Наемники

Калийа молчала, пытаясь разобраться в собственных чувствах. Злиться ли на него? Считать себя оскорбленной? Или быть признательной за то, что заботу о ней он ставит выше своих желаний?

Ощущение было такое, словно она запуталась в паутине и сами ее чувства будто вели с ней двойную игру.

– Я пришел к тебе не спорить, - наконец произнес он ровным голосом.

– Тогда зачем ты явился? Переспать в последний раз, прежде чем исчезнуть из моей жизни?

– К сожалению, на это нет времени, - ответил он. - И я не собираюсь исчезать из твоей жизни. Все это скоро закончится. Но я решил, что должен держать тебя в курсе моих передвижений.

– И должен сказать, что, вероятнее всего, погибнешь от другой руки? - спросила она и с мстительным чувством подумала, что будет, если Энтрери поймет двусмысленность ее слов.

Но он, похоже, не понял и медленно приблизился к ней.

Калийа бросила взгляд на кинжал у него на поясе.

Вдруг отворилась дверь и Джарлакс сунул голову в комнату.

– Ах, как хорошо, что вы на ногах, - сказал он, подмигнув.

– Ты же сказал, что у меня есть время! - зло процедил Энтрери, оборачиваясь к нему.

– Боюсь, я недооценил сообразительность наших врагов, - откликнулся дроу. - Поцелуй девочку на прощание - и бежим. И лучше бы мы это сделали уже давно.

Энтрери снова обернулся к Калийе, но целовать не стал, а взял ее руки в свои и сжал.

– Ненадолго, - негромко проговорил он и ушел вслед за темным эльфом.

Дверь за ними закрылась, но она еще долго стояла посреди комнаты, одолеваемая то страхом, то злостью. При взгляде на рисунок у нее в голове мелькнула мысль, что и Энтрери она тоже может потерять в холодных просторах Ваасы.

Но выбора не было. Оставалось лишь сжать зубы и ждать.

ЧАСТЬ 2

ПО ДЕЯНИЯМ ИЛИ ПО КРОВИ

Я не создан быть правителем, ни мои стремления, ни наследственность, ни характер для этого не подходят. Здесь, в маленьком уголке большого мира, мне выпала скромная роль. Надеюсь, когда я умру, меня вспомнят те, чьи жизни были связаны с моей. Очень надеюсь, что вспомнят тепло.

Не исключено, что знавшие меня или те, кого коснулись битвы, в которых я участвовал, и дела, которые я совершил, расскажут своим детям о Дзирте До'Урдене. А может, и нет. Но почти наверняка дети этих детей уже забудут меня и имя мое затеряется на пыльных задворках истории. Однако мысль об этом ничуть не печалит меня, потому что мерой успеха в жизни я считаю ту ценность, которую мое существование обрело благодаря тем, кого я любил и кто любил меня. Я не гожусь на то, чтобы быть правителем или сверхчеловеком, - как, например, Эльминстер, настолько изменивший мир, что имя его будут помнить многие грядущие поколения.

Правители вроде моего друга Бренора устанавливают жизненный уклад своих современников и потомков, поэтому его имя и дела не умрут, а будут жить ещедолго, пока существует род Боевых Топоров, может, тысячу лет.

В общем, понятно, что я нередко размышляю о жизни короля, о том, о чем должен думать правитель, о гордости и благородстве, об эгоизме и самоотверженном служении.