Наемники

Джарлакс только улыбнулся, мысленно поздравляя себя с тем, что действие зелья уже закончилось,- меньше всего ему хотелось бы погрязнуть в образах, наводнивших сознание Атрогейта.

* * *

Овеваемые всеми ветрами коричневые скалы у подножия гор южнее Мемнона казались почти безжизненными. Только ящерки грелись на солнышке и сновали среди камней, но Джарлакс понимал, что все трещины и пустоты в глубине скал обитаемы.

Жизнь всегда находит себе место - хоть под палящим солнцем пустыни, хоть в недрах Подземья, куда не проникает дневной свет.

Огибая внушительный кряж, вверх по склону поднималась грубо вырубленная в камне лестница, но дроу по ней не пошел. Спрятавшись за кряжем, он прикоснулся к своей шляпе и начал левитировать, время от времени отталкиваясь ногами от скальной поверхности. Почти у самого верха он приостановился и внимательно всмотрелся в окружающий пейзаж и вид бухты внизу. Это был тот самый вид, который предстал ему среди других образов в сознании Энтрери, когда он читал его мысли с помощью зелья.

Не сомневаясь больше, что приятель должен быть сейчас по другую сторону кряжа, Джарлакс пригнулся.

За камнями довольно далеко протянулась полоска песчаной почвы, из которой повсюду торчали небольшие выветрившиеся плиты - могильные камни, быстро сообразил дроу. Вдалеке он увидел кучу, покрытую рогожами, - покойники, ожидающие погребения.

Энтрери действительно оказался здесь - разглядывал камни, думая о чем-то своем. Кроме него на кладбище находился еще один человек - служитель Селуны, смотревший в расщелину между камней на Мемнонскую бухту.

Джарлакс понял, что именно здесь, на кладбище для нищих, похоронена мать Энтрери.

Дроу спустился чуть ниже и в раздумье прислонился спиной к скале. Энтрери мучительно переживает. И это Джарлакс сделал его беззащитным перед болезненными воспоминаниями, сломав барьер, долгие годы ограждавший убийцу от каких-либо чувств.

Чуть высунувшись, он еще раз поглядел на товарища, гадая, чем же все это закончится, и стал спускаться, чувствуя себя виноватым.

* * *

– На этих плитах нет имен, - обратился к Энтрери жрец, когда тот, блуждая между могилами, случайно подошел к нему.

Убийца поднял взгляд - он был настолько поглощен размышлениями о безвестных людях, покоящихся в этой земле, что только сейчас заметил служителя Селуны и узнал в нем того самого человека, что накануне собирал плату за индульгенции на площади. Молодой человек держался настороженно, - видно, испугался.

Энтрери молча пожал плечами и повернулся.

– Нечасто встретишь здесь такого солидного господина, - заметил служитель.

Убийца вопросительно поглядел на него.

– Я хочу сказать, эти могилы почти никто не навещает, - продолжал жрец. - По большей части в них лежат люди безвестные, никем не любимые, никому не нужные… - Он усмехнулся, изображая снисходительную жалость, и осекся под гневным взглядом незнакомца.

– И тем не менее вы записываете их имена, когда они отдают вам свои деньги на площади перед храмом, - сказал Энтрери. - Значит, ты здесь за них молишься? Отрабатываешь то, за что они заплатили?

– Я - благочестивый Гозитек, - кашлянув, с достоинством проговорил жрец.

- Да мне все равно.

– Я - служитель Селуны! - возмутился Гозитек.

– Нет, ты шарлатан, который торгует ложными обещаниями.

Гозитек оправил мантию, поднял голову и предупредил:

– Выбирай выражения, ты… - И он сделал паузу, ожидая, что человек назовет свое имя.

Энтрери молчал, с трудом сдерживая желание броситься на него и столкнуть со скалы. Но он совладал с собой, сообразив, что этот жрец слишком молод, раза в два моложе самого Энтрери, он не мог знать его мать, потому что еще не родился тогда.

– Так вот, я - благочестивый Гозитек, любимый писец самого первосвященника Йозумиана Дьюдьи Айночека, благословенного провозвестника, - сказал молодой человек, видно приняв молчание незнакомца за робость. - Не смей говорить со мной дерзко, если не желаешь навлечь на себя беду. Мы - жрецы Дома Защитника, надежда Мемнона, те, кто молится за него.

Он плел еще что-то, но Энтрери не слушал, его поразило одно имя - Айночек. Когда-то он его уже слышал.

– А сколько ему лет? - спросил он, перебив жреца.

– Что? Кому? - растерялся парень.

– Да этому, провозвестнику вашему.

– Айночеку?

– Да, ему - сколько?

– Ну, откуда же мне знать его точный…

– Сколько ему лет?

– Шестьдесят, наверное, - неуверенно предположил Гозитек.

Энтрери вспомнил молодого пылкого жреца, пламенного оратора, который когда-то произносил вдохновенные проповеди с балкона Дома Защитника. Он вспомнил, как слушала их его юная мать - подняв к небу глаза, наполненные слезами восторга.

– Он уже много лет служит в храме? - уточнил Энтрери. - И был провозвестником…

– С самого начала, - подтвердил Гозитек. - Он был совсем молод, когда сделался служителем Селуны. А что? Ты его знаешь?

Энтрери повернулся к нему спиной и пошел.

– Ты раньше здесь жил, - догадался жрец, но Энтрери не остановился. - Как ее звали? - крикнул проницательный Гозитек.

Убийца обернулся.

– Ты ведь кого-то искал. Женщину, да? Как ее звали?