Наемники

Энтрери рванул за ним и замер как вкопанный: в противоположном конце зала жрецы торопились увести первосвященника.

– Нет! - завопил убийца и помчался к ним, хотя понимал, что остановить их уже не успеет.

Это крах! Столько усилий, чтобы сюда проникнуть, столько боли в воспоминаниях о матери!

Благочинный Тайр, бежавший первым, приоткрыл дверь; Энтрери больше ничего не оставалось - он метнул свой меч, и клинок просвистел через весь зал, как кроваво-красное копье.

* * *

– Хорошая свинка, - похвалил Атрогейт Храпа.

Едва не теряя сознание от потери крови, он прижался к спине вепря и направил его к межуровневому провалу. Уже у самой колонны дворф заметил человека, выбирающегося из черной дыры.

Благочинный Гозитек умоляюще поглядел на него, и дворф съездил ему по физиономии. Парень, уже наполовину вылезший из провала, повис на краю, касаясь пальцами пола.

По приказу Атрогейта Храп прыгнул в черноту. Обернувшись, дворф махнул рукой Джарлаксу, хотя тот вряд ли заметил. Соскочив со спины вепря, коротышка уселся на край провала, схватил Гозитека за шиворот и затащил несчастного избитого жреца внутрь.

* * *

Благочинный Тайр краем глаза заметил летящий клинок. С криком отпрянув, он навалился на товарищей. Те вместе с хрипло дышащим Айночеком прижались к стене. Кроваво-красный меч, мелькнув молнией, вонзился в тяжелую дверь, захлопнув ее, и застрял в ней, дрожа.

– Уводите его! - крикнул Тайр двоим другим жрецам, а сам повернулся лицом к Энтрери. - Я с ним разберусь.

С яростным криком он вцепился в рукоять Когтя Шарона и вырвал его из двери.

В тот же миг благочинному Тайру показалось, что время словно резко замедлилось. Он неловко отступил от двери, которую снова отворил благочинный Премии, и заметил, что футах в тридцати от него что-то кричит, разевая рот, этот самый Энтрери. Он видел, как этот человек перебросил в другую руку кинжал и высоко подпрыгнул.

Энтрери действительно высоко взлетел, мощно оттолкнувшись от пола, и с силой метнул свой драгоценный кинжал.

Благочинный Тайр уловил лишь серебристую вспышку, самого клинка он не видел, но сразу понял, кому грозит опасность. Он хотел крикнуть, предупредить, но с губ его сорвался только тонкий визг.

Правда, он этого не осознал, зато слышал крик Энтрери: «Шанали!» - и звук этот почему-то долго звучал в ушах благочинного Тайра.

А потом вдруг, словно по щелчку какого-то волшебника, время вновь понеслось вперёд, серебряная вспышка мелькнула мимо Тайра, он обернулся и увидел, что кинжал, сверкая самоцветами, уже дрожит в груди первосвященного Айночека, провозвестник размахивает руками, а его белое лицо исказила гримаса невыносимой боли.

И в единый миг все стало ослепительно белым. Дикая боль пронзила, казалось, не только тело, но и душу благочинного. Он попробовал закричать, но лишь оскалился. Губы, точно съежившись, обнажили зубы и десны. Где-то в глубине сознания Тайр понял, что нужно немедленно бросить меч.

Однако тело его уже не слушалось. Он ощущал лишь боль, будто одновременно миллион раскаленных игл вонзился в кожу, а внутри все кипело от нестерпимого жара.

Тайр рухнул на пол, но уже не почувствовал этого, хотя еще дрожал. Кожа его обуглилась и трещала - Коготь Шарона пожирал несчастного жреца.

* * *

Оба броска Артемис Энтрери совершил почти по наитию, не отдавая себе в том отчета. Мыслями его владел образ матери, такой хрупкой, заволакиваемый дорожной пылью. Он не чувствовал ничего, кроме ярости, бесконтрольного, застилающего глаза гнева, из-за того что этому подонку удастся ускользнуть.

В тот самый момент, когда кинжал вонзился в грудь Айночека, Энтрери почувствовал, что победил силу жреческого заклинания, и побежал к провозвестнику, исполненный злобного торжества.

Сопровождавшие первосвященника жрецы внезапно ринулись к выходу, спасаясь от настигшей их диатримы. В открытую дверь Энтрери видел, что стражники, бежавшие на помощь, увидев вырвавшуюся из зала гигантскую птицу, резко развернулись в другую сторону.

Убийца одним прыжком добрался до двери и захлопнул ее. Мельком глянув на умирающего Тайра, он приблизился к Айночеку.

– Знаешь, сколько жизней ты сломал? - спросил он.

Трясясь всем телом, дико выпучив глаза, жрец пошевелил губами, но сказать ничего не смог.

– Вижу, что знаешь, - промолвил Энтрери. - Ты-то все понимал. До чего низко и грязно отбирать у бедняков последние гроши и лишать девочек невинности! Понимал, потому теперь и боишься.

Айночек замер, когда убийца взялся за рукоять кинжала. Первой мыслью Энтрери было высосать из него всю душу, но он почти сразу передумал.

– Говорят, Селуна - добрая богиня,- сказал он. - У тебя с ней нет ничего общего. Ты - мошенник, но пришел конец твоему обману.

Глаза Айночека закатились, и он осел на пол.

– Лучше уж такой конец, чем этот, - заметил подошедший к Энтрери Джарлакс, мотнув головой в сторону благочинного Тайра.

Тот еще дергался, вся кожа его обуглилась, и местами сквозь нее уже проступили кости.