— Надо что-то придумать. Мне не хочется делать тебе больно. Я никому не хочу делать больно. У меня слабый желудок.
— Я ничего не знаю. Пожалуйста, откройте дверь.
— Молчи. Сама накликала, — произнес мистер Дейвис низким яростным голосом.
— Я ничего не знаю, — повторила она.
— Я только агент, я ни за что не отвечаю.
Он объяснил нежно, сидя на кровати в одних носках и глядя на нее полными слез, глубокими эгоистичными глазами:
— Это наша политика: никогда не рисковать. И не я виноват, что этот парень сбежал. Я все сделал. Но он меня на этот раз не простит.
— Я закричу, если вы не откроете дверь.
— Кричи, только старуху разозлишь.
— Что вы собираетесь делать?
— Дело идет о полмиллионе. Я должен быть на этот раз уверен, — он встал и подошел к ней, вытянув руки.
Она закричала, дернула дверь, но затем отбежала от нее, потому что никто не откликнулся, и побежала вокруг кровати. Он не мешал ей. Ей некуда было скрыться в маленькой, заставленной комнате Он стоял, бормоча про себя: «Ужасно, ужасно…» Она видела, что ему вот-вот станет плохо, но его гнал страх перед чем-то другим.
— Я пообещаю что хотите, — взмолилась Энн.
— Он меня никогда не простит, — покачал он головой, ринулся через кровать, схватил ее за кисть и сказал глухо: — Не сопротивляйся. Я не сделаю тебе больно, если не будешь сопротивляться.
Он потянул ее к себе через постель, шаря свободной рукой в поисках подушки. Она говорила себе в этот момент: «Это не меня, это других людей убивают. Меня нельзя убить». Жажда жизни, которая заставила ее не поверить в то, что это может быть концом всего для нее, для ее любвеобильного «Я», успокаивала даже тогда, когда на рот ей легла подушка, не давала ей осознать полностью весь ужас происходящего, пока она боролась с его руками — сильными, мягкими, липкими от сахара.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Поезд прибыл в одиннадцать вечера, и Матер вместе с Сондерсом добирался до полицейского участка по опустевшим улицам. Ноттвич укладывался спать рано: кинотеатры закрывались в половине одиннадцатого, а уже через четверть часа все разъезжались трамваями или автобусами из центра города. Единственная проститутка Ноттвича, замерзшая и посиневшая под своим зонтиком, бродила по базарной площади, да пара бизнесменов докуривали последние сигары в зале «Метрополя». Подходя к участку, Матер заметил афишу «Алладина» у театра «Роял». Он сказал Сондерсу: «Моя девушка здесь играет». Он был горд и счастлив.
Главный констебль пришел в полицейский участок, чтобы встретить Матера. Тот факт, что Рэвен был вооружен и готов на все, придавал делу серьезный характер. Главный констебль был толст и взволнован. Он нажил кучу денег на торговле, а во время войны был мобилизован и назначен председателем местного военного трибунала. Он гордился тем, что был грозой для пацифистов. Это не имело отношения к его семейной жизни и к жене, которая его презирала. Поэтому он приехал в участок, чтобы встретить Матера: этим можно будет похвалиться дома.
— Разумеется, сэр, мы не знаем, здесь ли он. Но ночью он был в поезде и его билет возвращен женщиной, — сказал Матер.
— Обзавелся сообщницей? — спросил главный констебль.
— Может быть. Найдем женщину, сможем найти и Рэвена.
— Как только мы получили сообщение из Скотленд-ярда, то разослали номера банкнотов по всем магазинам, отелям и меблированным комнатам, — заявил суперинтендант полиции.
— На этой карте, сэр, вы отмечаете обходы? — спросил Матер.
Они подошли к стене, и начальник показал карандашом основные пункты в Ноттвиче: вокзал, реку, полицейский участок.
— А театр «Роял» примерно здесь? — спросил Матер.
— Верно.
— Что привело Рэвена в Ноттвич? — спросил главный констебль.
— Мы сами хотели бы знать, сэр. А на этих улицах, у вокзала, есть гостиницы?
— Меблированные комнаты. Но самое плохое то, — сказал суперинтендант, рассеянно поворачиваясь спиной к главному констеблю, — что во многих из них живут случайные постояльцы.
— Лучше будет всех их обойти.
— Надо бы и по ним разослать номера.
— Кое-кто из них не обратит особого внимания на просьбу полиции. Дома свиданий, знаете? Десять минут, дверь всегда открыта.
— Чепуха, у нас ничего подобного в Ноттвиче нет, — возразил главный констебль.
— Если вы позволите посоветовать вам, сэр, неплохо бы сдублировать констеблей в этих обходах. Пошлите самого бойкого из ваших людей. Полагаю, у вас есть описание примет Рэвена из вечерних газет? Он, очевидно, умелый взломщик.
— Вряд ли сможем что-нибудь сегодня сделать, — сказал суперинтендант. — Если ему негде спать, можно только посочувствовать ему.
— У вас найдется бутылочка виски, супер? — спросил главный констебль. — Сделайте доброе дело, угостите нас. Я пива перепил. Виски куда лучше, но жена не переносит запаха.
Он откинулся в кресле, скрестив толстые ноги, и смотрел на инспектора с выражением детского блаженства, словно говорил: что за жизнь — можно снова выпить с парнями! И только суперинтендант знал, каким чертом становился главный констебль с теми, кто был слабее его.