Наемный убийца

– А, мистер Бэйкон, – откликнулся викарий, – очень любезно с вашей стороны. Проходите, пожалуйста. Вы найдете миссис Харрис в зале. Небольшой засор, как я понимаю.

Матер взглянул на часы и сказал:

– Я должен немедленно побеседовать с мисс Мэйдью…

В приемную, запыхавшись, вбежал молодой человек и обратился к викарию:

– Простите, мистер Харрис, мисс Мэйдью что, будет выступать с речью?

– Надеюсь, что нет. Очень надеюсь, что нет, – сказал викарий. – И так очень тяжело заставлять этих бедных женщин ждать, пока я прочту молитву. Где мой молитвенник? Кто видел мой молитвенник?

– Потому что я даю материал в «Ноттвич Джорнел», а если она не будет выступать, я могу уйти.

Матеру хотелось взять их всех и как следует встряхнуть, крикнуть им: слушайте, вы! Ваш проклятый базар никого не интересует. Моя девушка в опасности. Может быть, ее уже нет в живых… Но он стоял у стены, тяжелый, неподвижный, внешне спокойный; профессиональная выучка, словно узда, сдерживала его чувства: любовь, волнение, страх; нельзя давать волю гневу, надо спокойно продвигаться вперед, шаг за шагом, выясняя, связывая один факт с другим; если твоя девушка убита, можешь утешиться – ты сделал все что мог в соответствии с высокими стандартами самой лучшей в мире полицейской службы. И он подумал с горечью, наблюдая, как викарий ищет свой молитвенник, сможет ли эта молитва дать ему утешение.

Вернулся мистер Бэйкон и сообщил:

– Теперь оно тянет, – и снова исчез под металлическое бряцание коврового саквояжа. Громкий голос произнес: «Наверх, в просцениум, мисс Мэйдью, в просцениум», – и появился лондонский священник. Он был в замшевых туфлях, лицо его лоснилось, гладко зачесанные волосы слиплись, а зонтик, который он нес под мышкой, казался клюшкой для гольфа; можно было подумать, он только что вернулся в павильон1, залепив мяч в белый свет как в копеечку во время дружеской встречи, но принял поражение и глазом не моргнув, как истый спортсмен…

– Мой командир – мисс Мэйдью, только что с наблюдательного пункта, прошу любить и жаловать. – Он повернулся к викарию: – Я только что рассказывал мисс Мэйдью о наших любительских спектаклях.

Матер сказал:

– Мисс Мэйдью, могу ли я поговорить с вами наедине? Это займет всего несколько минут.

Но викарий уже увлек ее прочь.

– Минутку, минутку, сначала наша маленькая церемония. Констанция, Констанция!

И в тот же момент приемная опустела. Остались лишь Матер и журналист: он сидел на столе, болтая ногами и кусая ногти. Из соседней комнаты послышался необычный громкий шум, напоминавший топот стада каких-то животных; топот вдруг прекратился, будто стадо остановилось, упершись в забор; в неожиданно наступившей тишине стало слышно, как викарий торопливо завершает молитву; затем послышался звонкий, не вполне взрослый, как у солиста из хора мальчиков, голос мисс Мэйдью:

– Я объявляю этот благотворительный базар законно и добросовестно… – Затем топот возобновился. Она перепутала слова; все первые камни во все фундаменты всегда закладывала ее матушка, не она сама; но никто ничего не заметил. Все почувствовали облегчение, ведь она не стала произносить речь. Матер подошел к двери: полдюжины мальчишек выстроились перед мисс Мэйдью с альбомами для автографов в руках. Бойскауты прихода Св. Луки на этот раз не подкачали. Какая-то женщина в токе1, с лицом жестким и хитрым, сказала Матеру:

– Вам будет интересен вот этот стенд. Это – «Стенд для мужчин».

Матер взглянул на грязноватую россыпь перочисток и фруктовых ножичков, самодельных расшитых кисетов и прочей чепухи. Кто-то даже пожертвовал несколько старых трубок. Он поспешно солгал в ответ:

– Я не курю.

Хитрая женщина сказала:

– Вы ведь пришли сюда, чтобы потратить деньги, так сказать, отдать долг. Можете заодно приобрести что-то полезное. На других стендах вы вообще для себя ничего не найдете.

Матер, вытянув шею, пытался не упустить из виду мисс Мэйдью, окруженную отрядом бойскаутов. Между плечами столпившихся вокруг стендов женщин он мог разглядеть никому не нужные старые вазы, выщербленные подносы для фруктов, стопки пожелтевших пеленок.

– У меня есть несколько пар подтяжек, – сказала женщина, – можете купить себе подтяжки.

К собственному стыду и огорчению, Матер вдруг произнес:

– Может быть, ее уже нет в живых.

– Кого нет в живых? – спросила женщина и нахмурилась, разглядывая розовато-лиловые подтяжки.

– Простите, – сказал Матер. – Я задумался.

Ему стало страшно: он перестал владеть собой. Он подумал: надо было попросить замену. Боюсь, это будет сверх моих сил. Он снова повторил: «Простите», увидев, как последний бойскаут захлопывает альбом.

Матер провел мисс Мэйдью назад в приемную. Журналист уже ушел. Матер объяснил:

– Я пытаюсь разыскать девушку из вашей труппы, по имени Энн Кроудер.

– Не знаю такой.

– Она приступила к работе только вчера.

– Все они на одно лицо. Как китайцы. Не могу запомнить ни одного имени.

– Она блондинка. Зеленые глаза. Хороший голос.

– В этой труппе таких нет, – сказала мисс Мэйдью. – Только не в этой труппе. Слышать их не могу. Действуют мне на нервы.