Наездник Ветра

Григорий Шепелев Наездник Ветра

Книга первая

Неужели ты прискакал на Ветре?

Часть первая

Дьяволица

Глава первая

Лучший корабль ромейского флота, дромон «Константин Великий», с сотней отборных воинов на борту стремительно шёл на веслах из Херсонеса в Константинополь. Правил судном сам Алексей Диоген – друнгарий императорских кораблей, патрикий. К его досаде, на полпути отличный попутный ветер сменился штилем. Двое гребцов по этой причине умерли. Остальные были бы рады поступить так же, хоть Алексей поклялся всех их освободить по прибытии, если путь займёт менее пяти суток. Во время этого плавания флотоводец был чрезвычайно щедр на клятвы и на удары. Одного из надсмотрщиков, забившего гребца до смерти, он пинком препроводил за борт. Несчастный плыл за кораблём целых десять миль и что-то кричал. Кажется, он был недоволен. Под его вопли гребцы налегали на вёсла с большим усердием. Алексей пожалел о том, что в его распоряжении всего только четверо надсмотрщиков. Будь их сорок, он мог бы каждые десять миль отправлять их за борт по одному. Тогда скорость корабля возросла бы вдвое. Патрикий имел серьёзные основания метать молнии. Василевс дал ему всего лишь семнадцать суток на то, чтоб дважды пересечь море, существенно задержавшись на северном берегу. Без малого двое суток лодыри-арсенальщики снаряжали корабль. Путь в Таврику по вине противного ветра занял неделю. Ещё два дня великий логофет Лев Мелентий, от нытья коего Алексей всю неделю просто не знал, куда деться, вёл в Херсонесе переговоры с тем, кого надлежало доставить в Константинополь. А на обратном пути воцарился штиль.

Занялась заря шестого дня плавания. Патрикий всю ночь не спал, с тревогой перебирая в памяти каждый час, проведённый в Таврике. После завтрака он взошёл на верхнюю палубу и почувствовал щекой ветер – впрочем, чересчур слабый, чтоб надуть парус и взволновать зеркальную неподвижность моря. Пронизанное лучами майского солнца, оно слепило глаза. В безоблачной сини кружилось несколько чаек. Они тоскливо кричали, словно предупреждая о чём-то. Взглянув на них, Алексей велел поднять парус. Матросы кинулись исполнять приказ, в котором не видели никакого смысла. Прославленный флотоводец долго стоял у борта, глядя на юго-запад. Одной рукой друнгарий смахивал со лба пот, а другой сжимал рукоять меча, пристёгнутого к ремню. Ему не терпелось увидеть Константинополь, чтоб попытаться понять, прежнюю ли голову украшает царский венец. Ни больше, ни меньше. Он сам не знал, как ему удастся это определить с далёкого расстояния. Но надеялся, что какая-нибудь деталь даст ему намёк. И вот, наконец, острый взгляд патрикия различил в бледной линии горизонта крохотный, чуть заметный её отрезок – серую полосу, за которую вряд ли бы зацепился взгляд человека чуть менее опытного или чуть менее зоркого, чем друнгарий. Это был берег. Берег трёх морей и пролива. Ромейский берег. Приглядываясь к нему, Алексей, герой недавних боёв за Крит, почувствовал на спине своей холод страха. И в самом деле – вернуться в Константинополь после восемнадцати дней отсутствия значило для него точно то же, что ночью забрести в незнакомый лес, полный змей. Присутствие здесь, на корабле, Льва Мелентия, с одной стороны успокаивало патрикия, а с другой – усиливало его тревогу. Да, логофет вряд ли мог покинуть столицу, не заручившись гарантией, что во время его отсутствия там не произойдёт ничего такого, чего бы он не хотел. Однако же, Лев Мелентий, при всей своей проницательности, вполне мог и просчитаться. Лишь о его отлучке на пару-тройку недель могла бы мечтать царица, если бы у неё возникло желание совершить какую-нибудь опасную глупость. А совершать опасные глупости было её любимым занятием. Но ведь умница логофет считался ближайшим другом императрицы и даже другом её любовников! Про него говорили также, что он – друг чёрта, и тот никогда ему не позволит попасть впросак.

Вот такими мыслями утешал и пугал себя Алексей, когда из тумана вдруг показался берег Империи, а из трюма – сам Лев Мелентий. Он был не в духе. Алексей знал причину. Эта причина ещё валялась в глубине трюма. Оглядев море, сияющее в лучах утреннего солнышка, царедворец поморщился от протяжного скрипа стальных уключин. Злобу сорвать решил он на корабельщиках. У него в руке была тросточка. Стукнув ею по палубе, логофет воскликнул:

– Тупицы! Дуйте же сами в парус или снимите его к чертям! Зачем он висит, как тряпка?

– Не трогать парус, – проговорил Алексей, даже не взглянув на вельможу. Тот удивился.

– Но для чего он нужен?

Патрикий не удостоил его ответом. К чему? Здесь, на корабле, он, друнгарий, был полновластен. Один лишь ветер иногда спорил с ним, лишь к солнцу и звёздам время от времени обращался он за советом, лишь самому себе признавался он в своих слабостях. Подойдя к патрикию, логофет прищурился, как и он, на западный горизонт. И – вздрогнул от радости.

– Что я вижу! Купол святой Софии!