Наездник Ветра

Поняв, что спорить не нужно, Роксана громко утёрла ладонью нос и склонила голову, будто кольца чёрных волос стали для неё тяжелы. Потом она пересела на самый конец скамьи, вытянула ноги. К ней подбежали две девки. Присев на корточки, они сняли с неё сандалии. Египтянка встала и вышла на середину залы, благо что места между столами было достаточно. Все безмолвно за ней следили. Два гусляра весело ударили по тугим серебряным струнам. Снова пристроившись к ритму, но уже быстрому, семь горластых красавиц запели песню о том, как княжич влюбился в простую девушку, а она – в него, но счастья им не было, потому что ей вскоре приглянулся княжеский конюх. Под эту песню Роксана стала кружиться, поднявшись на пальцы ног и вскинув над головою гибкие руки. Полы её хитона взметнулись. При виде её коленок у захмелевших воинов и у женщин, которые ещё более внимательно наблюдали за ней, в глазах потемнело – конечно, от разных чувств. Роксана плясала очень искусно. Похоже было на то, что её когда-то всерьёз этому учили. Кружась волчком, круто выгибая тонкий свой стан и взмахивая руками, она на очередном припеве вдруг оказалась около Святослава. Тот отвернулся. Тогда плясунья застыла. Её глаза сделались как будто ещё пьянее, чем были. Она взглянула на девок. Те сразу смолкли. Она взглянула на гусляров. Поняв, чего она хочет, они прижали пальцами струны и тут же стали играть медленный восточный мотив, под который – и это все сразу поняли, был возможен только очень бесстыдный танец.

Самые трезвые из боярских жён насмешливо поглядели на Святослава. Тот был спокоен. Роксана же, сцепив пальцы вытянутых вверх рук, сделала четыре затейливых круговых движения талией, а затем, опустив вдруг руки, решительно развязала пояс хитона. Последовал общий вздох. Прежде чем хитон успел соскользнуть с танцовщицы, рядом с нею вдруг оказался Гийом. Он взял её за руки и сказал ей что-то вполголоса. Но она его с яростью оттолкнула. Тогда он кинулся к гуслярам. Но около них уже был Лидул, тянувший из ножен саблю. Едва увидев её, гусляры убрали руки от струн.

– Валькирия! – закричал Лидул, вложив саблю в ножны и повернувшись к Роксане, лицо которой было искажено нешуточной злобой.

– Валькирия! – подхватили другие викинги, поднимаясь с рукоплесканиями, – царица! Ура Роксане!

Обычай хлопать в ладоши в знак восхищения они позаимствовали у греков. Вслед за варягами встали, восторженно прославляя Роксану, все остальные воины. Миловидные женщины аплодировали ей молча, а прочие вообще этого не делали. Но Роксане было довольно мужских похвал. Она завязала пояс и улыбнулась. Воины вышли из-за столов и двинулись к ней, продолжая хлопать.

– Княгиня наша! – крикнул Гийом, подойдя к ней первым. Обняв Роксану, он нежно поцеловал её в обе щёчки и отошёл. Все тысяцкие и сотники начали проделывать с нею то же. Она смеялась, даже не думая обижаться – лобзания знатных воинов с госпожами были в обычае при дворах славянских князей тех лет. Когда египтянку трепетно целовал тысяцкий по имени Перенег, она вдруг решила вспомнить о Святославе. Всеми забытый, стоял он возле стола и с видимым интересом следил за происходящим. Чмокнув смазливого Перенега в нос, а всем не успевшим поцеловать её заявив о своей усталости, египтянка направилась к Святославу, чтобы великий князь её напоил вином в награду за танец. Этот обычай также существовал. Пылкие поклонники расступились. Но Святослав, которому танец, видимо, не понравился, уступил танцовщицу Куденею. Так звали немногословного, добродушного парня, который входил в число ближайших друзей Роксаны и был ей необходим только для того, чтобы его бить и гнать от себя пинками в минуты скверного настроения. Эти штуки не прекратились, даже когда Куденей по милости египтянки сделался тысяцким, да притом не самым плохим. Он был очень смелым и умным. Поэтому египтянка охотно села на корточки перед ним. Взяв у Святослава чашу с вином, Куденей приставил её к слегка приоткрытому рту Роксаны, глядевшей на него так, будто бы он был её господином, и наклонил. Танцовщица стала пить большими глотками. Среди общего безмолвия перелив в неё всё вино из немалой чаши, тысяцкий возвратил последнюю Святославу, и тот сказал: