Но бывают моменты, когда я вспоминаю те выходные и вижу вместо себя незнакомую девочку. И тогда я начинаю сомневаться в том, что те события действительно произошли.
Меня не оставляло ощущение того, что кто-то за нами следит. Я была очень осторожна. Я старательно игнорировала Джорджи, когда нас мог кто-то видеть, включая Сэма. Сэм смотрел на меня понимающе, когда я не смеялась шуткам Джорджи и даже не улыбалась. Обрадовать Сэма было так легко!
Мы запускали фейерверки поздно вечером, когда уже совсем стемнело. Мой дядя в шутку молился о том, чтобы луна куда-нибудь скрылась. Сэм и Джорджи отнесли коробку на самый край поля, за конюшню. Джорджи подпрыгнул и, щелкнув в воздухе каблуками, что-то выкрикнул. Сэм улыбнулся и я, помимо воли, тоже. Но я тут же похолодела, сообразив, что Джорджи взбудоражили не фейерверки, а
– Я надеюсь, он будет осторожен, – сказала мама, и я не поняла, о ком она говорит.
Если бы только она знала, она могла бы попросить быть осторожной
– Я много лет не видел фейерверков, – тихо произнес отец.
Я коснулась его руки. Он перевернул ее ладонью вверх и сжал мои пальцы. Его было так легко любить!
– Твои родители запускали их, когда ты был маленьким?
– Я не помню.
Мне это показалось странным. Я думала, что человек должен помнить, видел он фейерверки в детстве или нет. Но я сидела тихо, чувствуя, что отец хочет тишины. Я подумала, что запомню эту ночь, хотя, возможно, когда-нибудь эти воспоминания потускнеют, станут смутными, вылинявшими от времени. Мысль о том, что они могут просто исчезнуть, показалась мне невыносимой.
Мы услышали свист, и мама испуганно вскочила. Потом раздался громкий хлопок – и по небу разлетелись разноцветные брызги.
– Все хорошо, Элизабет, – произнес отец, и мама снова села на стул.
– Теа, тебе нравится? – спросила она.
Я посмотрела на небо.
– Да.
Тетя Кэрри сидела очень тихо. Я взглянула на нее, и мне захотелось крикнуть: «Ты должна знать, ты должна была остановить своего сына, не позволить ему свалиться в эту яму!»
Я ушла, не дожидаясь возвращения мужчин. Необходимо было навестить Саси, который, как я и предвидела, был очень встревожен. Я немного с ним побыла, но успокоить его было невозможно. Я водила его по манежу, позволяла ему пастись, но трава его не интересовала. В воздухе пахло гарью, и я не могла объяснить ему, что все это делается ради забавы, что реальной угрозы не существует.
Когда я вернулась, мама сказала мне, что будет укладывать дом спать. Я впервые слышала от нее эту фразу. Должно быть, она прочитала ее в одной из своих книг. Я нашла ее в гостиной, где она задергивала шторы, и предупредила ее, что еще немного побуду на улице, присмотрю за Саси. Она попросила меня не ложиться спать слишком поздно, и я пообещала ей это, хотя собиралась лечь в конюшне, если мне не удалось бы успокоить Саси. Возможно, Джорджи был в соседней комнате – в кухне или прихожей – и услышал наш разговор, или он зашел ко мне и, не обнаружив меня в постели, догадался, что я в конюшне. Ведь мы уже в ней встречались. Нетрудно было предположить, что я снова буду ждать его там.
Я дремала – не то чтобы спала, но и не бодрствовала, – когда раздались его шаги. Я наблюдала за своим кузеном, пока он разыскивал меня. Саси успокоился, но был измучен тревогами вечера и стоял совершенно неподвижно, головой в угол, где находилась я. Любовь к нему разливалась в моей груди и комом замирала в горле.
Джорджи прошел мимо стойла. Его лицо было покрыто потом. Пару секунд спустя он снова прошел мимо, но на этот раз остановился у входа, опершись локтями о дверцу.
– Я тебя нашел, – улыбнулся он.
Саси вздрогнул, вздернул голову и подошел к дверце. Джорджи попятился.
– Я не пряталась.
Я стояла рядом с Саси и гладила его шею, расчесывая пальцами спутанную гриву. В последнее время я не слишком хорошо за ним ухаживала.
– Теа?
Я повернула голову и посмотрела на своего кузена, который едва не подпрыгивал от нетерпения. Он поманил меня, и я к нему подошла. После всего, что мы с ним делали, это было вполне естественно. Я охотно пошла за ним, и, как только я вышла из стойла, он прижал меня к холодной кирпичной стене. Прохлада, которую я сразу ощутила сквозь платье, была очень приятной. От него пахло потом, и он прикусил мою губу. Я отвернулась от него, и он начал обеими руками собирать мое платье, поднимая его все выше и выше. Он прижался своим эрегированным пенисом к моему обнаженному бедру. Я снова посмотрела на него и увидела, что он смотрит на себя. Его возбуждало зрелище его вздыбившейся плоти, прижатой к моей ноге.
– Джорджи, – произнесла я, – подожди.
– Почему?