Наездницы

Хэрри так хотел мне угодить, что его ответы имели вопросительную интонацию: «В основном здесь?», «В Луизиане?», «Пиломатериалами?».

Здесь были мальчики, способные вскружить мне голову. Например, высокий черноволосый юноша в голубом пиджаке или рыжеволосый красавец, которого уже успела подцепить Сисси. Но Хэрри к их числу не относился. Мимо, кружась в танце, проплыла Молли, первогодка из-за моего столика. Ее вечно спутанные волосы сегодня были аккуратно причесаны. Танцевали даже самые юные из нас. Сисси рассказывала мне, что танцы в Йонахлосси считаются прогрессивными. До Холмсов каждая девочка препоручалась определенному мальчику, с которым она и танцевала весь вечер. Юноша провожал свою партнершу в Замок, осторожно неся под мышкой ее белые атласные туфли. Некоторые члены правления, и среди них дедушка Сисси, отчаянно противились переменам, считая, что танцы в Йонахлосси должны воспроизводить старинные, довоенные балы дебютанток.

Когда мелодия отзвучала, я сделала реверанс, Хэрри поклонился, и я, извинившись, отошла к столу с угощениями, где Доуси протянула мне еще один бокал пунша, на мгновение встретившись со мной взглядом.

Я почувствовала, что кто-то взял меня за локоть. Решив, что это мальчик, я покраснела, но передо мной стояла Сисси.

– Ты уже все? – спросила она.

– Пересохло в горле, – я показала ей свой наполовину опустошенный бокал с пуншем. – А ты почему не танцуешь?

– Ты видела мальчика, с которым я танцевала? – Я кивнула. – Бун. Он мне нравится. – Она понизила голос. – Он мне очень нравится.

Я ощутила странный приступ ревности. Мы немного помолчали, убаюкиваемые лиричной мелодией. Я разглядывала свой пунш, который почему-то был синим, почти черным. На его поверхности плавали разбухшие ягоды ежевики, собранные накануне младшими девочками и миссис Холмс во время урока культуры речи. Мама готовила пунш из апельсинов по старому семейному рецепту, и он был розовым и холодным, со сладким, сливочным, слегка пикантным вкусом.

Сисси нарушила молчание:

– Я видела, как ты разговаривала с Леоной.

– Я бы не назвала это разговором. Так, перекинулись парой слов. Она знает, как меня зовут.

– Я удивлена. Я думала, она никого, кроме своей лошади, не знает.

– Она тебе не нравится? – спросила я.

Сисси передернула плечами.

– Леоне это безразлично. Нравится она тебе или нет, ей до этого нет никакого дела. Ее интересует только собственная лошадь. Теа, она такая богатая! – Она посмотрела мне в глаза. – Она может делать все, что захочет. Ей незачем кого-нибудь любить.

Хотя Сисси утверждала, что самыми богатыми девочками в лагере являются Леона и Марта Ладю, я знала, что и сама она из богатой семьи. Это знали все. И, в отличие от семьи Леоны, деньги ее семьи были старыми и успели утратить безобразный блеск алчности и жажды наживы. Эва рассказывала мне, что средства на строительство новых манежей пожертвовал дедушка Сисси. Ее мама и тетя были выпускницами школы Йонахлосси, а отец и дед Сисси входили в ее совет.

Но, похоже, здесь было принято делать вид, что твоя семья не так уж и богата, как поступала и Сисси. И ей это удавалось так хорошо, она так изящно и непринужденно порхала по лагерю, что без труда находила общий язык со всеми без исключения. Она знала, кто получает стипендию (в лагере было десять таких девочек, включая нашу Мэри Эбботт), кто умен (она сказала, что за мной закрепилась репутация умной девчонки, что меня одновременно и обрадовало, и обескуражило) и кто кому приходится родней (у многих девочек здесь были кузины). Она знала, кого могут вскоре отправить домой из-за финансовых проблем в семье, несмотря на заверения мистера Холмса о том, что экономическая ситуация в стране улучшается (к примеру, положение Виктории в лагере с каждой минутой становилось все более шатким). Она знала, кто пользуется популярностью, а кто нет (хотя она была добра как к первым, так и ко вторым). К примеру, с девочками из Кентукки никто не считался. Их называли деревенщиной, хотя я не понимала почему. Молли выглядела точно так же, как и остальные первогодки. Отними у девочек из Атланты их стильные прически, сними с шей девчонок из Мемфиса золотые медальоны, украшенные их инициалами, и все они станут совершенно одинаковыми.

У Сисси были синие, искренние и совершенно круглые глаза. Детские глаза. Из всех девчонок она выбрала меня, и я была ей за это очень благодарна. Я знала, что никогда ее не забуду. Возможно, мы даже будем ездить друг к другу в гости, когда покинем Йонахлосси.

Внезапно я поняла, как одиноко всегда было маме в Иматле, где она могла назвать подругой только нашу тетю. И я разозлилась на нее за то, что она и мне не позволяла иметь друзей, что она никого не впускала в нашу с Сэмом жизнь.