Нагасаки

Пока он был в комнате, я смотрела на его профиль. Его внешность на близком расстоянии меня не поразила — я ведь уже мельком видела его издалека на улице, до того как пробралась в дом: особым шармом он не отличается, пресный. Порядочный. У сотен людей в любом городе такие же банальные лица. В последний момент мне удалось задвинуть дверцу осиирэ, и сейчас я смело разглядывала его через узкую щель. Между нами не было и двух метров. Все время, пока он здесь находился, я внимательно наблюдала за ним. Сосредоточенный, он поглощен распаковыванием коробки. Видно, уж очень притягателен подарок, который он себе преподнес. Потом он вышел из комнаты. Я забеспокоилась. Что он собирается делать с этим компьютером? Не намеревается ли подключить его прямо здесь, превратить комнату в рабочий кабинет и сидеть в интернете вечера напролет? После ужина он вернулся и все унес, чтобы установить в другом месте, — в гостиной. У меня вырвался вздох облегчения. Впрочем, немаловажно было узнать, с кем имеешь дело. Я уже представила себе этого человека, слыша доносившиеся до меня шаги, голос, кашель. И этот образ внушал спокойствие. Мужчина не из тех, кто вцепится вам в глотку, кто способен убить в минуту бешенства. И потом — совпадение по меньшей мере волнующее — мы явно были сверстниками.

Наутро он, по обыкновению, с сухим щелчком захлопывает входную дверь, властно поворачивает ключ, и я, как всегда, вздрагиваю. Но в этот день мне не до сна. Предстоит провести расследование. Оно займет недели и останется незавершенным до моего ареста. Вероятно, это самое тщательное расследование о незнакомце, когда-либо предпринимавшееся незнакомкой. Для начала я выдвигаю все ящики, мимо которых проходила месяцами, не прикоснувшись к ним. Вот — скорей! — фотографии разных лет, кое-где я его узнаю. Ни на одном снимке нет подписи, и я строю догадки, в каких отношениях он с окружающими. Кто это: братья, сестры, близкие или дальние родственники, бывшие любовницы? С кем из них он общается до сих пор, какие чувства к ним испытывает? Кто из них сейчас жив? В этом доме все по-прежнему дышит скромностью. Бегло просматриваю расчетную книжку малооплачиваемого метеоролога. Счета информируют о потреблении воды и электричества. Что касается телефона, он очень экономен, за границу не звонит. Расследование буксует. Предчувствую, что человек он ничем не выдающийся, простой. Человек из толпы. Все же продолжаю. Разве не ради народа я боролась в своей прежней жизни?

В следующий раз опять берусь за фотографии, рассматриваю их одну за другой и пытаюсь установить хронологию, угадать, какие нити связывают, связывали раньше этих людей. Прошлое Симуры ничем не примечательно. Симура Кобо. Вероятно, когда мы оба умрем, после него останется не больше, чем после меня, — ничего.

Говоря о себе, я, конечно, имею в виду ту личность, которой я стала сегодня. Прежнюю, забытую, никто уже не разыщет, да и кого она могла бы заинтересовать? Быть ничем — вот что общего между мной и этим человеком, и нет никакого повода ни для гордости, ни для самоуничижения. В остальном мы далеки друг от друга. Ничто и ничто часто во всем не схожи. В сущности, устроив в его доме форменный обыск, я на самом деле хотела выяснить одну-единственную вещь: когда он здесь поселился.

И этот человек, совсем не привлекательный, но и не отталкивающий, появится завтра в зале суда. Я могла бы рассказать судье, в какой шкаф он убирает свой костюм и галстук: запах его вещей, особый запах чистоты, хранится в моей памяти.

Когда я вошла в зал суда, он был уже там, но наши взгляды не встретились. Ни тогда, ни после. Конечно, он видел меня раньше — через камеру, но все-таки я думала, что ему любопытно узнать, как я выгляжу в жизни. То ли это крайняя степень равнодушия с его стороны, то ли выражение затаенной досады? Проживание в его доме наверняка обойдется мне недешево. За все эти ночи мне предъявят счет на кругленькую сумму. По тарифу высокого сезона… Хочу внести ясность: я не чувствовала за собой никакой вины. Все гораздо прозаичнее — мне было неловко. Неловко оттого, что я знаю марку нижнего белья моего обвинителя, его кулинарные вкусы и любимые телепередачи, круг его чтения. Ведь я перерыла в его доме все что возможно, и, несомненно, теперь мне известно об этом человеке, по крайней мере, столько же, сколько его сестре из Нагои, чьи письма я читала: в них она чаще всего объясняла, почему никак не сможет приехать на эти праздники; но, возможно, в следующий раз… Для меня не секрет ни его рабочее расписание, ни его мания порядка — она нередко меня раздражала и вместе с тем пугала: кто знал, какая вещь, по небрежности поставленная не на то место, станет однажды причиной моего провала.