Нагие и мёртвые

"Мне тяжело слышать об этом", — говорит губернатор Кели.

Шайки подростков устраивают побоища, дерутся камнями, палками, кастетами, зимой в снежки закатывают булыжники. Ничего страшного — это просто проявление здорового духа соперничества.

— Эй, Галлахер. шайка Левши Финкельстейна собирается драться с нами.

— Сукины сыны! Ну что ж, покажем им. (Страх — чувство, чуждое шайке, он загнан куда-то глубоко внутрь.) Я давно до него добираюсь.

— Зови Пэкки и Эла и Фингеров, приведем евреев в чувство.

— А когда начнем?

— Не суетись! Ты чё, уже струсил?

— Никто не суетится… Я просто хотел прихватить дубинку, вот и все.

Галлахер по пути проходит мимо синагоги и со злостью плюет на стену. "Эй, Уайти, этот плевок — за нашу удачу!"

Со стариком лучше не связываться, когда он напьется. Мать вздрагивает от каждого звука и ходит по дому на цыпочках. Отец сидит за круглым столом в столовой, которая служит им также и гостиной, сгребает в свои здоровенные лапы желтую кружевную скатерку и мнет ее в кулаке, потом снова расстилает ее по столу.

— Черт побери, мужчина должен… Эй, Пег!

— Что, Уилл?

Отец трет нос и подбородок.

— Прекрати этот дурацкий балет, ходи нормально, черт подери!

— Хорошо, Уилл.

— Убирайся отсюда!

Если у тебя старик такой здоровенный, как Уилл Галлахер, и если он напьется, то лучше оставить его в покое и следить, как бы он не съездил тебе по зубам своим увесистым кулаком.

Отец сидит за круглым столом и бьет по нему кулаком. Тупо смотрит на стены, на которых висят вырванные из календаря выцветшие картинки с пастушками в лесной долине.

— Проклятая дыра! — рявкает он.

Дурацкие картинки дрожат от нового удара по столу.

— Не пей так мною, Уилл.

— Заткнись! Заткни свою дурацкую глотку!

Отец тяжело поднимается на ноги, качаясь, подходит к стене.

Картинка с пастушками летит на пол, покрывавшее ее стекло со звоном разлетается на мелкие кусочки. Отец растягивается на убогом серо-коричневом диване, лежит, уставившись на серый лоснящийся ворс ковра, туда, где ворс особенно вытоптан.

— Всю жизнь вкалываешь… а что толку? — ворчит он.

Мать пытается потихоньку убрать бутылку со стола.

— Оставь бутылку на месте!

— Может быть, Уилл, ты сможешь найти другую работу?…

— Э-э, вечно ты ноешь. То у тебя мясники, то бакалейщики… А я хребет себе ломаю, вожусь с этим грузовиком… Конченый я человек. Поставь бутылку на место!

Шатаясь, отец встает, делает рывок к матери и бьет ее. Мать опускается на пол и лежит без движения, жалко всхлипывая. Худенькая, усталая, неряшливая женщина.

— Прекрати свое нытье.

Отец молча смотрит на нее, потирает нос, потом ковыляет к дверям.

— Прочь с дороги, Рой!

У порога он спотыкается, вздыхает и, шатаясь, исчезает во тьме. Галлахер смотрит на мать и чувствует, что вот-вот разрыдается.

— Ну вставай, вставай, мама, — говорит он, помогая ей подняться на ноги.

Мать начинает плакать громко, навзрыд.

"Лучше держать язык за зубами, когда он напьется", — думает Галлахер.

Галлахер идет в свою комнату, читает взятую в библиотеке книжку про короля Артура и рыцарей Круглого Стола. Мальчишка мечтает о женщинах, пахнущих лавандой. "Я не буду таким, как отец", — думает он. Он будет защищать свою даму с мечом в руке.

Светлые юношеские годы…

Учителям средней школы Галлахер не запомнился; угрюмый, замкнутый подросток без признаков рвения к учебе. Он бросает школу за год до окончания, в конце промышленного кризиса, и устраивается работать лифтером. Отец в тот год безработный, а мать зарабатывает мытьем стен, испанской черепицы и построенных в колониальном стиле домиков в Бруклине или Ньютоне. По вечерам она укладывается спать сразу же после ужина, а отец сидит в баре на углу, поджидая кого-нибудь, кто предложит ему выпить или с кем можно будет поскандалить.

Рой начинает околачиваться вокруг окружного клуба демократической партии. В маленьких задних комнатках дуются в покер или в кости, ведутся интригующие разговоры. В большом зале много молодых парней в саржевых костюмах, доступные женщины, дым коромыслом. И разговоры о вербовке. Говорит Стив Макнамара, восходящая звезда партии:

— Конечно, мальчики, смотрите сами, но ведь ясно же: простому человеку никуда не пробиться. Кишка тонка. Надорвешься. Единственное стоящее дело — это политика. Только в этой области можно чего-нибудь добиться. Поработайте же пару лет, покажите, на что вы способны, и организация вас отблагодарит. Она сделает для вас все. Помню, я был такой же зеленый, как вы. Я показал им, что умею работать, и теперь я устроен; вы сами знаете, что наш округ неплохой, получить голоса на выборах здесь не так уж трудно.

— Да, — соглашается Галлахер, — это верно.