Нагие и мёртвые

— Я не надеюсь на Реда. Где уж ему командовать или приказывать, если он сам не умеет выполнять приказы. — Крофт поднял прутик и ударил им по краге. — Я думал назначить Уилсона, — продолжал он, — но тот ведь даже карту читать не умеет.

— А как насчет Галлахера?

— Я думал о нем. Его можно было бы назначить, но он в трудном положении часто выходит из себя и слишком горячится. Знаешь, — продолжал Крофт после короткой паузы, — я выбрал Стэнли. Браун прожужжал мне все уши, нахваливая Стэнли. Я считаю, что он подойдет для Брауна лучше всех.

Мартинес пожал плечами.

— Ну что ж, ты командир взвода, тебе и карты в руки.

Крофт сломал прутик пополам.

— Я знаю, что Стэнли подхалим, но у него хотя бы есть желание что-то сделать. О Реде и Уилсоне этого не скажешь. А если он не оправдает надежд, возьму да и разжалую его.

Мартинес кивнул головой.

— Ну что же, больше некого. — Он посмотрел на Крофта. — Та-а-к, значит, ты даешь мне в отделение этих сопливых новичков?

— Ага, — ответил Крофт, хлопнув Мартинеса по плечу. Это был единственный человек во взводе, которого он, Крофт, уважал, о котором даже по-отечески беспокоился, что было вовсе не в его характере. — Знаешь, Гроза Япошек, — продолжал он небрежно, — ты как-никак участвовал в боях больше, чем кто-либо, включая и меня. Отделение из обстрелянных ребят я собираюсь использовать в самых трудных вылазках и рейдах, потому что эти ребята знают, как и что делать. А твое отделение из новичков будем посылать пока на менее трудные и опасные задания. Поэтому я и назначаю их к тебе.

Мартинес помрачнел. Его лицо ничего не выражало, лишь нервно задрожало веко левою глаза.

— У Брауна последнее время сдают нервы, — сказал он.

— Да ну его к черту, этого Брауна! — раздраженно заметил Крофт. — После той переправы на резиновых лодках он все время увиливает и трусит. Теперь его очередь, а тебе надо отдохнуть, парень.

Мартинес поправил поясной ремень.

— Мартинес чертовски хороший разведчик, так? — произнес он гордо. — Браун хороший парень, но… нервы у него ни к черту. Так давай лучше мне отделение обстрелянных, а?

— С новичками тебе будет легче, — настаивал Крофт.

Мартинес отрицательно покачал головой.

— Новички меня не знают, и хорошего из этого ничего не получится. Мне это дело не нравится. — Он с трудом подбирал английские слова, чтобы высказать то, что думал. — Приказываю… а они меня не слушают. Или не хотят слушать.

Крофт кивнул в знак согласия. Доводы Мартинеса были обоснованными. И все же кто-кто, а он-то, Крофт, знал, что Мартинес боится. Иногда ночью в палатке вдруг раздавался душераздирающий стон. Мартинесу снились кошмары. Когда Крофт будил Мартинеса, положив руку ему на спину, тот вскакивал, как испуганная чем-то птица.

— Ты действительно хочешь в первое отделение? — мягко спросил Крофт.

— Да.

Мартинес нравился Крофту. Есть мексиканцы хорошие, есть плохие. Хорошего с пути не собьешь. "Хороший человек никогда не отказывается от работы", — подумал он. Крофт почувствовал новый прилив теплого чувства к Мартинесу.

— Ты хороший парень, старина, — ласково сказал он, похлопав товарища по плечу.

Мартинес закурил сигарету.

— И Браун боится, и Мартинес боится, — сказал он мягко, — но Мартинес лучше знает, как ходить в разведку.

Веко его левого глаза все еще нервно подергивалось. И сердце билось тревожно, как будто оно неожиданно попало в тиски.

МАШИНА ВРЕМЕНИ. ДЖУЛИО МАРТИНЕС, ИЛИ КАК ПОДКОВАТЬ КОБЫЛУ

Небольшого роста худощавый красивый мексиканец с аккуратно зачесанными вьющимися волосами и мелкими, резко выраженными чертами лица. Он напоминал своей осанкой и грацией лань. И голова его, так же как у лани, никогда не находилась в состоянии полного покоя. Взгляд светло-карих глаз всегда был беспокойным, тревожным, как будто этот человек готов был вспорхнуть и улететь.

Маленькие мальчишки-мексиканцы тоже питаются разными американскими небылицами, они тоже хотят быть героями, летчиками, любовниками, финансистами.

1926 год. Восьмилетний Джулио Мартинес шагает по вонючим улицам Сан-Антонио, спотыкается о булыжники, смотрит на техасское небо. Вчера он видел, как над городом пролетел аэроплан.

Джулио маленький и думает, что сегодня обязательно увидит другой аэроплан.

("Когда я вырасту, я буду строить аэропланы".)

Коротенькие белые штанишки, прикрывающие бедра до половины. Сквозь рукава белой рубашки с открытым воротом видны худые коричневые детские ручки. Волосы темные, со спутанными вьющимися локонами. Хитрый маленький мексиканец.

("Учитель любит меня. Мама любит меня, большая толстая мама, от которой всегда чем-то пахнет; руки у нее большие, а грудь мягкая".)

Мексиканский квартал не замощен. Маленькие, тощие, поникшие от жары деревца. Здесь вечная пыль и грязь, пахнет керосином, горелым маслом, навозом и потом лениво тащущих телеги страдающих шпатом лошадей. Босые старики посасывают свои трубки.

Мама трясет спящего Джулио и говорит по-испански:

— А ну, лентяй, вставай, сходи-ка купи перца и фунт пятнистых бобов.

Джулио зажимает в кулаке монетку, она приятно охлаждает ладонь.

— Мам, когда я вырасту, я буду летать на аэроплане.