Нагие и мёртвые

— Слушай! — сказал он с обидой. — Я, может быть, не сумею хорошо прочитать что-нибудь, но зато я в любой вещи могу разобраться, если захочу, в любом механизме, — Ему вспомнился случай, когда Вилли Перкинс первым в городе приобрел стиральную машину и она отказала в работе. Уилсон тогда разобрал ее до последнего винтика, наладил и собрал. — Разберу и налажу. — Он снял свои запотевшие очки и вытер их кончиком носового платка. — Вот, я помню, у одного парня в нашем городе был английский велосипед. Американские, видите ли, для него были недостаточно хороши. И вот он потерял какой-то шариковый подшипник, а достать его было негде. И что ты думаешь? Я взял американский шариковый подшипник и подогнал его к этому велосипеду. — Он ткнул толстым пальцем в сторону Галлахера и добавил: — И ты знаешь, после того как я наладил его, колесо велосипеда стало крутиться лучше, чем раньше, ясно?

— Подумаешь, какое дело, — презрительно отозвался Галлахер, снова шмыгнув носом. — В Бостоне можно приобрести какой угодно подшипник.

— Человек только тогда чего-нибудь стоит, — не унимался Уилсон, — когда он может найти выход из любого затруднительного положения, когда может обойтись, если чего-то у него нет.

— Ха-ха-ха! — расхохотался Ред. — Хотел бы я посмотреть, как бы ты обошелся, например, без девочек.

Уилсон и Галлахер тоже рассмеялись.

— Это уж относится к тому, без чего человек никогда не обходится, — согласился Уилсон сквозь смех.

— В Бостоне, — сказал Галлахер, — если кто-нибудь из друзей найдет подходящую девочку, он всегда поделится.

Произнеся это, Галлахер сразу же покраснел. Он вспомнил свои исповеди священнику Хогану. Он всегда почему-то на исповеди забывал все плохое, что делал или говорил. Всякий раз, направляясь к отцу Хогану, Галлахер пытался припомнить свои грехи, но из этого ничего не получалось, он никогда не мог вспомнить за собой ничего плохого. Придя к священнику, он говорил только: «Грешен, отец мой, в богохульстве».

«И Мэри меня так мало знает», — подумал Галлахер. Она не знала даже, как он ругается нецензурными словами. Но это ведь просто дурная привычка, которую он усвоил в армии. Правда, он ругался и раньше, когда входил в шайку, но это не в счет. Тогда он был совсем еще мальчишкой. А в присутствии женщин он никогда не ругался.

Галлахер начал вспоминать о шайке. Какие это были хорошие ребята! Было время, когда они распространяли памфлеты и агитировали таким образом за то, чтобы в Роксбери был выбран Маккарти. Позднее Маккарти даже упомянул в своей речи, что победил на выборах благодаря преданности своих помощников.

А еще было время, когда они совершили рейд в Дорчестер и кое-чему научили этих евреев. Они подошли к одному мальчишке лет одиннадцати, когда тот возвращался из школы, окружили его, а Уайти Лайдон спросил: «Ты кто такой, черт возьми?» Мальчишка задрожал от испуга и ответил: «Я не знаю». «Пархатый, вот ты кто», — сказал ему Уайти. Он схватил мальчишку за ворот рубашки и еще раз спросил: «Ну, теперь кто ты?» «Пархатый», — ответил мальчишка, едва сдерживая слезы. «Хорошо, — сказал Лайдон, — теперь повтори по слогам, кто ты?» «Я… я пар-ха-тый», — заикаясь, молвил тот.

Ну и смеху тогда было. Онемевший от страха парень так испугался, что, должно быть, наложил в штаны. Ох уж эти евреи…

Галлахер вспомнил, как Лайдон выбился в полицейские. Вот парню подвалила удача! Если бы Галлахеру немного повезло, он бы тоже мог получить такое место. За всю работу, которую он выполнял в свободное время для организации демократов, он не получил для себя абсолютно никакой выгоды. Почему? Он мечтал делать большие дела. Он мог бы даже поступить на работу в почтовое отделение, если бы не этот олдермен Шапиро и его сопливый племянник Эйби… или, кажется, Джеки. Галлахера охватило чувство обиды. Всегда ему в жизни что-нибудь да мешало. Почувствовав нараставшее негодование, он вспомнил о новичках-евреях во взводе.

— А ведь к нам во взвод прислали двух задрипанных еврейчиков.

— Да, — отозвался Ред. Он знал, что Галлахер сейчас начнет одну из своих скучных и длинных тирад. Чтобы хоть как-то предупредить это, он добавил: — Но они, по-моему, ничем не хуже нас.

— Они побыли у нас всего одну неделю, а уже загадили весь взвод, — сказал Галлахер, повернувшись к Реду.

— Не знаю, — проворчал Уилсон, — этот Рот, конечно, так себе, а другой, Гольдстейн… или Гольдберг, или как там его фамилия… он вроде парень ничего. Я сегодня работал с ним вместе, и мы разговорились, как лучше всего укладывать бревенчатую дорогу.

— Оба они у меня не вызывают доверия, — сказал Галлахер сердито.

Ред зевнул и подобрал ноги.

— Начинается дождь, — сказал он. На палатку начали с шумом падать крупные дождевые капли. Небо сразу стало необычайно мрачным, как будто его кто-то закрыл освещаемым с другой стороны свинцово-зеленым стеклом. — Ох и сильный ливень будет, — продолжал Ред, устраиваясь поудобнее. — А у вас хорошо закреплена палатка? — поинтересовался он.

— Я думаю — да, — отозвался Уилсон.