Наглая морда

– Форель я люблю. От форельки не откажусь. В любом виде. Хотя предпочитаю свежую, в чешуе, в естественном виде она вкуснее.

– Устроим.

– Только…

– Что только?

– Только я не за тем тебя нашел.

– А зачем же? Я думал, ты слоняешься по улицам как беспризорный, бродяжничаешь, спишь-ешь, как попало.

– А вот и нет. Я посланец.

– Посланца мне и не хватало. В первый же день свободы… Никак Самаэль подсуетился? Вчера же попрощались. Не может без меня. Ни сна, ни отдыха. Он?

– Он самый. Задание для тебя есть.

– Да говори уже, не тяни кота за хвост.

– Я и не тяну за хвост. Я готовлю тебя, чтобы правильную эмоциональную реакцию вызвать.

– Может, все-таки выпьем по чашечке кофе? А там и поговорим.

– А меня пустят?

– Скажу, что со мной. Можешь у меня переночевать, если тебе негде.

– Было бы неплохо. Спасибо, Алекс. Ты добрый. Порядочному коту не пристало по подвалам шататься.

– Не за что, Шимми, пользуйся.

Мы устроились за свободным столиком в «Вознесенской», где я остановился по протекции Босса. Почему нет? – у Босса все схвачено и за все заплачено, – заказали по чашечке капучино и продолжили беседу.

– Ты не подумай, я не тот посланец, если ты об этом.

– А какой же?

– Самаэль сказал, мол, нечего ему – тебе, то есть – прохлаждаться. Передаю его слова по памяти. И надо, дескать, приступать к работе. Вот и послал меня к тебе в напарники, чтобы я помогал и присматривал за тобой, чтобы глупостей не нагородил. Чтобы мы работали, как Холмс с доктором Ватсоном.

– И чем же ты мне можешь помочь? Я в свободном полете, никому ничего не должен, делами не занимаюсь, в отпуске я, понимаешь?

– Это как посмотреть, Алекс. А с другой стороны, надо бы разобраться с одним деликатным дельцем. Ты газеты читаешь?

– Когда как. В основном, заголовки. А что, опять кого-то убили?

– Представь, как было бы скучно жить без убийств и пожаров на улицах.

– Половина американцев читают одни только заголовки. Я в руки газеты стараюсь не брать, а то пальцы потом надо отмывать от типографской краски. Вредно для здоровья, могу подтвердить по собственному опыту. Я, знаешь ли, прежде работал в одной крупной газете и частенько по вечерам сиживал в типографии за вычиткой, искал опечатки, ошибки в текстах, чтобы они не попали на глаза читателям. Газета та была про свободу, равенство и братство, потом уже, слышал, обанкротилась за ненадобностью. Тираж, представляешь, десять тысяч экземпляров был! Следил, чтобы все было в ней без единой ошибочки, иначе просто скандал. Начальство голову напрочь снимет выпускающему редактору в один присест. Встречается еще такая профессия как корректор, но постепенно вымирает. Корректор – он вроде стрелочника или минера. Потому ценился на вес золота. Нынче не то: грамотность мало кого волнует. Можно хоть матом выругаться для острого словца и завлечения читателей. Считается, что все в школу ходили и стало быть, грамотные, раскрепощенные, а у кого с русским языком проблемы – и так сойдет, у себя же в стране. Русский язык, мол, великий и могучий, а кому его не понять, пусть убираются к чертям…

– Ну, корректор, конечно, как и цензор – это пережиток прошлого, антиквариат. Тут спорить не о чем. Самовыражайтесь, берите свободы, сколько хотите, никаких ограничений. А насчет печати так скажу: сейчас пользуются офсетной, чтобы руки не замарать.

– Хрен редьки не слаще. Так что там у вас приключилось? Котенок застрял в дренажной трубе и орет, хоть всех святых выноси, как труба иерихонская? Спасать здание надо, пока не рухнуло?

– Тоже мне, шутник нашелся. Я ведь тоже грамоте обучен, кучу языков знаю, даже древнеарамейский слегка, – в кошачьей академии факультативно преподавали. И диплом журналиста-международника имеется.

– Серьезно, древнеарамейский? Однако, удивил. Выходит, коллеги? Может, еще по чашечке тяпнем по такому случаю?

– Почему не тяпнуть, с хорошим-то человеком. И с круасаном, если можно. Привык утро с круасаном в лапах встречать.

– Для тебя, Шимми, друг, и круасана не жалко. Так, что за дело у тебя ко мне?

– Расскажу, и оно станет уже твоим. Не против?

– А у меня есть выбор?

– Умереть за родину легче легкого, а вот служить ей, быть настоящим, а не квасным патриотом не каждому дано.

– Истинно глаголешь, не про меня будь сказано. Опасное дельце, видимо, предлагаешь, коль издалека заходишь. За родину и умереть не стыдно, но хотелось бы еще и для себя пожить немножко. Как сказал Ал Капоне, пуля очень многое меняет в твоей жизни, даже если попадет не в голову, а в задницу. А уж он-то знал это лучше многих других. Кстати, он не «Аль», как всюду пишут, а «Ал» – от Alphonse. Большой Ал. Работал вышибалой, потому и прозвали.