Оро произносит учтивую речь, щедро мешая японский и английский, и умудряется всех нас оставить в недоумении. Из того, что я поняла, та песня, что он собирается спеть, либо обо мне, либо для меня. Как только дело доходит до припева, становится ясно, что верно последнее: эти ребята знают песню не хуже, чем Нагиса наловчился синхронизировать движения губ с фонограммой «Красных башмачков». Каждый стих в песне звучит жалостно и печально — покажите мне японскую балладу, в которой все иначе, — но в хоровом припеве слышится неспешная раскатистость. Мальчишки вступают в конце каждой второй строчки, выпевая «Ту-ут, ту-ут». Этот мерный гул настолько убаюкивает, что в какие-то моменты мне кажется, будто я могу находиться где угодно, даже дома, в Летбридже, внимая тоскливому свистку. Ностальгические сопли, мы отродясь не жили поблизости от железной дороги.
Песня закончилась, однако аплодировать никто не пытается: воцаряется долгое задумчивое молчание. Я так понимаю, сейчас Оро продолжит играть — это его вечеринка, в конце-то концов! — но он убирает черепаховый панцирь обратно в футляр и улыбается мне.
— Твоя очередь, Луиза. Я качаю головой.
— Дохлый номер, беби. Я ни одной ноты пропеть не могу.
— Ну, хоть одну-то песню ты знаешь. Все знают хоть одну песню.
— Я знаю массу песен, просто не хочу осквернять их своим исполнением.
Оро облизывает губы.
— Но вчера ночью ты пела.
— Это была не я, — напоминаю ему.
— Если не ты, то кто же?
— Пустота. Все смеются.
— Есть одна песня, очень она мне нравится, я могу пересказать ее. Я переняла ее от одного парня, с которым зналась давным-давно. Жан-Луи его звали. Он был из Монреаля. Ее поет французская певица по имени Франсуаза Арди
[104].На сей раз все бурно аплодируют: они же знают, что у гайдзинов так принято. Складываю ладони, отвешиваю смиренный поклон — точь-в-точь мать Тереза перед кинокамерами в международных аэропортах.
— А что значит эта песня? — спрашивает Оро.
— Если я правильно понял, — вклинивается Кай, — лирическая героиня песни сообщает своему возлюбленному, что если он ее позабудет, она…
— Отрежет ему яйца и слопает их на завтрак.
Оро приходит в дикий восторг, хохочет, бьет себя по коленям. Думает, я шучу. Наконец, слегка успокоившись, говорит:
— Кай, Кей, теперь ваша очередь. И смотрите не подведите.
Одним неуловимым движением близнецы вскакивают на ноги, срывают с себя рубашки, отбрасывают их в стороны. Кланяются комнате в целом, мне, Оро, всем присутствующим, друг другу. И тут Кай, улучив момент, быстро и резко бьет Кея по лицу. Кей отлетает назад, в последний момент делает обратное сальто и встает на ноги. Еще раз кланяется и, размахнувшись левой ногой, изо всех сил вмачивает Каю в челюсть. Кай в прыжке через голову перелетает через стол, отбрасывает коньки, перекатывается и встает передо мною, широко ухмыляясь.
— Охрененно классно. Как вы это делаете?
— Кай и Кей — лучшие каскадеры во всем… — Оро считает на миниатюрных пальчиках, — во всем Токио, Гонконге и Тайбэе. Они и в моем новом фильме про самураев участвуют.
— Луиза, пожалуйста. — Кай протягивает руки и помогает мне подняться на ноги. — Мы тебе покажем парочку простых трюков.
Лишь на третьем — причем Кай атакует меня справа, Кей слева, а я в последний момент отхожу в сторону и выкручиваю им запястья, так что они, описав грациозную дугу, перелетают через мои плечи и, совершив двойное сальто, приземляются на пол — я теряю равновесие (отход назад — это так сложно!), проламываю ширмы-сёдзи и, опрокинувшись на спину, приземляюсь на веранду. Кай и Кей вываливаются следом за мною, за ними по пятам поспешают Оро и остальные. Они помогают мне подняться на ноги — и тут внезапная вспышка молнии озаряет веранду, и расщепленное дерево, и изодранную рисовую бумагу.
Оро оборачивается: глаза настороженно расширены.
— Все в дом, — кричит он, — быстро-быстро.
— Это просто гроза, — пытаюсь сказать я, но Оро зажимает мне рот рукой, и они втаскивают меня обратно в дом.