Наглое игнорирование

— Вот глупость какая! Сравнил: танк – и часики! — фыркнул недовольно молокосос. Он чем дальше, тем сильнее почему-то раздражал Гаманна. Самоуверенностью своей сопляковой, что ли? Или слишком уж какой-то самодовольный?

— Танк тоже сложный механизм в прочном стальном корпусе. И сильно стучать по нему – нехорошо.

— Если пуля летит в рот – глотай, а если в лоб – то не уворачивайся – отскочит! — рассмеялся командир второго взвода. Гаманну захотелось сказать балбесу какую-нибудь гадость, но он сдержался. В конце концов за эту широко применявшуюся в войсках СС шуточку наказывать было не принято. Глянул на Эсмарха. Показалось, что "старый заяц" что-то хочет сказать еще, но сдерживается. Отпустил двоих своих взводных, задержал ветерана. С ним можно было говорить откровенно и разговор бывал часто полезен.

— Все поросята хотят стать генералами и богачами, только Буби рвется стать свиной поджаркой с корочкой, — печально усмехнулся вслед камарадам Эсмарх.

Гаманн снял фуражку. В войсках СС это означало, что сейчас можно разговаривать без чинов – по-товарищески. Ну, или что голова сильно вспотела и ее надо остудить. Но чаще – все-таки первое.

— Ты повесил нос, камарад. Что случилось еще плохого, что я не заметил? — спросил своего взводного командира ротный.

— Думаю, что такой ветеран, как ты, сам все видит. Любой старый заяц, если только у него хотя бы один глаз есть – это видит, — пожал плечами Эсмарх.

— Слушай, дружище, мы тут не в министерстве пропаганды на приеме у хромого сатира. Если ты заметил что-то, что поможет в бою – говори. Мы – фронтовые солдаты, а не тыловые борцы с крамолой! Давай, Генрих, выкладывай все по порядку! Уж тебя-то я последним заподозрю в политической неблагонадежности! — подбодрил подчиненного гауптштурмфюрер, наслаждаясь прохладным, наконец-то ветерком.

— Ты сам знаешь лучше меня. Этот кон игры – не наш. Мы видели, что иваны копают и копают, как очумевшие кроты. Потому со всего фронта притащили весь наш зверинец: и "Тигры" и "Пантеры" и "Куницы" всех сортов и "Ворчащие медведи" и "Шмели" и "Осы" и "Носороги", а с той стороны – на северном фасе, говорят, даже "Слонов" пустили. И это не считая наших рабочих лошадок с номерами, но без помпезных имен. Здесь иванам мы должны были задать торжественную показательную порку стальным бичом. Раз – и навсегда!

— Ты просто Клаузевиц, — подначил подчиненного и приятеля Гаманн. Он сам слышал такое объяснение, почему армия вынуждена тупо прошибать лбом эшелонированную оборону русских. Именно – показательная порка. Чтобы и англичане и американцы и уж тем более выдранные русские поняли, что германский гений не остановит никакая оборона. Что любое сопротивление – бессмысленно!

— Это не мое мнение – так генералы говорят не скрываясь. Парни из штаба дивизии такое слышали не раз, это никак не секрет. Мы знали, что русские приготовились к обороне. Иваны знали, что мы ударим здесь. Именно потому и приготовились. У них – земляной щит, у нас – броневой меч. Они поставили на оборону, мы – на нападение…

— Они на красное, а мы на черное, — опять подначил неожиданно разговорчивого Эсмарха командир роты.

— Точно так! Так вот – у нас не получилось, как это ни печально. У парней на "Тиграх" паршивое настроение – сраные мины сводят на нет все превосходство в броне и пушках. Грошовые сраные мины! И я не зря толковал нашему пимпфу в погонах про часы – каждый "Тигр" уже дважды, самое малое, был подбит, а после града русских снарядов – теперь каждый день что-нибудь да ломается даже без стрельбы. Хоть там и броня, как на линкоре, и стоимость – как у швейцарского хронометра такого же размера, а всякая дешевая дрянь выводит из строя преотлично! Они неосторожно выставились вперед, на них иваны высыпали все, что смогли. И пожалуйста – прицелы сбоят, горючее и масло вытекает отовсюду… А оборону русских мы еще не пробили!

— Могу тебя порадовать, дружище! Уже – пробили. И разведка сообщает – дальше уже окопов нет. В конце концов сегодня ты сам давил русских в мелких окопчиках. Завтра мы из них точно выбьем дух, — напомнил гауптштурмфюрер.

— Да, завтра все окончательно решится. Извини, сегодня у меня было паршивое настроение с утра, раньше мы всегда отмечали день рождения моего друга Ханса Пааля, но его убили в прошлое рождество русские. Потому минорное настроение и упаднический дух, недостойный для воина Германии — бледно усмехнулся Эсмарх.

— На фронте? — зачем-то спросил Гаманн.

— Нет, в тылу.

— Партизаны?

— Хуже, сраные инвалиды, — печально сказал взводный командир.

Гауптштурмфюрер изобразил лицом недоумение.

— Все просто, шеф. Ханс служил в охране лагеря 358.

— Это где? — спросил Гаманн. Он, как военнослужащий общих СС, не очень разбирался в структуре и организации системы концлагерей и шталагов. Но смерть от калек его заинтересовала. О таком он не слыхал еще, хотя на войне смерть приходила в самых нелепых обличьях и в самое несуразное время.