Нагорная проповедь

Здесь подразумеваются не те клятвы, без которых существующему порядку просто не обойтись, не клятвы перед судом или военная присяга – этого Иисус наверняка касаться не хотел, Он ведь не собирался нарушать и отменять закон. Он говорил о клятвах и о торжественных обещаниях в повседневной жизни. Иудейская казуистика разделяла клятвы на более обязательные и менее обязательные, в зависимости от того, клялись ли самим Богом или чем-то иным, но очень дорогим. Иисус сразу же предлагает покончить с лукавством и дурной лицемерной привычкой, подчеркивая при этом, что все высшее, к которому при клятве взывают, в конечном счете возвращается к Богу, и потому любые клятвы обязательны к исполнению, после чего говорит: вам вообще не следует клясться, пусть ваша речь будет правдивой и бесхитростной.

Если бы это наставление касалось лишь только клятвы, то мы вряд ли обратили бы на него внимание. Ибо насколько подобные ухищрения были распространены среди евреев, настолько же они непопулярны у нас и нам не свойственны. Но стоит только снять с этих слов иудейское облачение, как мы тотчас заметим, что оно касается и нас. Клятвы в деловой жизни или при личном общении служили особым поручительством искренности того, о чем шла речь, и заверяли в порядочности намерений. Потому и призывали в свидетели Творца Вселенной для подкрепления своих ничтожных человеческих дел. Какая чудовищная несоразмерность! Разве нам это неизвестно? И восточное незнание чувства меры тут ни при чем. Многие, что бы они ни делали, все сопровождают заверениями в своих добрых намерениях и искренности.

Против этого и возражает Иисус: но да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх этого, то от лукавого. Мы должны говорить без обиняков, называя вещи своими именами: да будет речь ваша проста и правдива.

Мы и так знаем, что следует говорить правду. Что тут нового? Но в большинстве случаев мы подходим к этому настолько формально, что произносимое нами только внешне выглядит правдой, а по сути – ложь. Как часто высказывание строится так, чтобы другой непременно понял наши слова совершенно иначе! Как часто нечто можно назвать правдой лишь с некоторой внутренней оговоркой, которая умалчивается. Сложно сформулированная правда на самом деле всегда ложь, какой бы неоспоримой она ни казалась. Но люди с чистым сердцем не станут говорить половинчатую, обманчивую, двусмысленную правду, они честно и прямо выскажут то, что есть на самом деле.

Но и этот частный случай – всего лишь наглядный пример, с помощью которого Иисус подводит нас к пониманию общего принципа. В нашей жизни «да» обязано означать «да», а «нет» – «нет». Она должна быть абсолютно правдивой во всех отношениях, являя собой незамутненный облик нашего существа, открытое выражение наших взглядов и убеждений, ничем не сдерживаемое проявление нашего внутреннего порыва, ясное выражение наших намерений, естественное развитие нашей внутренней жизни. Будь всегда во всем тем, что ты есть, – и для себя самого и на самом деле, и делай всегда то, что должен делать по правде – такова директива. Но для инертных это из области невозможного. Поступать по правде может лишь тот, в ком рождается правда.

Разве могут искренние и прямодушные люди быть в жизни иными, нежели открытыми и честными! В их словах и делах – ясная решимость, для них невыносимы туманные обстоятельства и неопределенные отношения. Где бы такие люди ни появлялись, они уже своим обликом вносят ясность, а о том, чтобы кого-нибудь оставить в неведении или озадачить недомолвками, и речи быть не может. Вся эта дипломатическая возня с ее двусмысленностью, обманчивым блеском и скрытничеством им чужда. На них всегда можно абсолютно положиться, ибо у них «да» неизменно означает «да», а «нет» – «нет». Их открытая натура и ясный взор незамедлительно возвещают каждому, кто вступает с ними в общение: здесь царят правда и ясность.

Мы только тогда будем явно и бесспорно правильными, когда станем людьми абсолютно непосредственными и будем жить бесхитростной жизнью. Что мешает нашей непосредственности, то искажает правду, замутняет ясность. Если происходящее внутри нас сразу же отражается в нашем внешнем облике, если мы тотчас откликаемся на внутреннее побуждение действовать и не скрываем своего впечатления, если благодатное переживание незамедлительно вызывает творческий порыв, как удар вызывает звук, тогда можно сказать, что правда сияет в нас во всей своей чистоте. Но как только нашу непосредственность нарушают сомнения и нерешительность, пугливая предосторожность и размышления с оглядкой на последствия, правда скрывается, и ясность исчезает. Непосредственность нашего бытия – источник искренности и прямодушия нашего естества, а непосредственность наших внешних проявлений – источник правдивости и ясности нашей жизни.