Нагорная проповедь. Христианская контркультура

Три параграфа построены по одному образцу. В ярких и сознательно юмористических образах Иисус изображает религиозность лицемера. Это показной путь. Такие получают желаемую награду — аплодисменты людей. Этому Он противопоставляет христианский путь, который втайне, и единственная награда, которую желают христиане, — это благословение Бога, Небесного их Отца, видящего тайное.

1. Христианское пожертвование (ст. 2–4)

² Итак, когда творишь милостыню, не труби перед собою, как делают лицемеры в синагогах и на улицах, чтобы прославляли их люди. Истинно говорю вам: они уже получают награду свою. ³ У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая, ⁴ чтобы милостыня твоя была втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно.

В Ветхом Завете много говорится о сострадании к бедным. Греческое слово для обозначения милостыни в стихе 2 (eleemosune) означает проявление милосердия или жалости. Так как Бог наш милосерден, как только что подчеркнул Иисус, «благ к неблагодарным и злым» (Лк. 6:35,36; см.: Мф. 5:45,48), люди Его тоже должны быть добры и милосердны. Очевидно, Иисус ожидал, что ученики Его будут щедрыми. Слова Его осуждают «эгоистическую скупость многих», как отмечает Райл[143].

Однако одной щедрости недостаточно. Везде в Проповеди Господь наш озабочен мотивацией, тайными сердечными помыслами. В Своем разъяснении шестой и седьмой заповедей Он показал, что как убийство, так и прелюбодеяние могут быть совершены в нашем сердце, причем неукротимый гнев является своего рода убийством в сердце, а похотливые взгляды — сердечным прелюбодеянием. Когда речь идет о пожертвовании, Он тоже заботится о тайных помыслах. Вопрос не столько в том, что делает рука (протягивая деньги или чек), но что мы думаем в сердце своем в то время, как рука это исполняет. Тут есть три возможности. Мы или ищем похвалы от людей, или сохраняем анонимность, но при этом хвалим сами себя, или же стремимся единственно к одобрению нашего Отца Небесного.

Сильное желание получить человеческую похвалу было главнейшим грехом фарисеев. «Вы… друг от друга принимаете славу, — сказал им Иисус, — а славы, которая от единого Бога, не ищете» (Ин. 5:44). Подобным же образом комментировал евангелист Иоанн: «Ибо возлюбили больше славу человеческую, нежели славу Божию» (Ин. 12:43). И настолько ненасытимым было их желание человеческой похвалы, что это сводило на нет духовное значение их пожертвований. Иисус высмеивает их за то, что они превратили это в публичное представление. Он изображает напыщенного фарисея, который направляется в храм, чтобы опустить деньги в специальную коробку, или собирается дать бедняку милостыню. Перед ним шествуют трубачи, дуя в фанфары и привлекая толпу. «В качестве оправдания, — комментирует Кальвин, — они утверждали, что это предназначено для того, чтобы созвать бедняков, но было совершенно очевидно, что они хотят лишь получить аплодисменты и похвалу»[144]. Поступали ли так фарисеи буквально, или Иисус рисовал забавную карикатуру, в действительности не играет роли. В любом случае, Он указывал на нашу детскую озабоченность высокой оценкой людей. Как отметил Сперджен, «стоять с копейкой в одной руке и с трубой — в другой — вот поза лицемера»[145].

Описывая эту сцену, Иисус использовал слово «лицемерие». В классическом греческом слово hupokrites обозначало сначала оратора, а потом актера. Затем слово стало применяться для обозначения кого–либо, считающего мир сценой, на которой он исполняет роль. Он заменяет свою истинную сущность на фальшивую. Он больше не является самим собой, он переодет и играет кого–либо другого. Он носит маску. Теперь в театре актеры, играющие свои роли, никого не вводят в заблуждение. Это принятая условность. Зрители знают, что они пришли на драму; они не вовлекаются в нее. Проблема же религиозного лицемера в том, что он сознательно пытается обмануть людей. Он подобен актеру в своей цели (то, что мы видим, это не действительная личность, но роль, маска, грим). Однако он совершенно отличается от актера вот в каком отношении: он использует какую–нибудь действительную религиозную практику и превращает ее в то, чем она никогда не должна была быть, а именно, в часть театрального представления перед зрителями. И все это делается ради аплодисментов.