Нагота

— Не сердитесь на меня, хрыча старого, я всю свою жизнь был торгашом. А что говорит торгаш, того всерьез не принимайте. В мои молодые годы был неписаный закон: не скупись на похвалы, ничего они не стоят, а барыш дают огромный. И еще была такая заповедь: не вздумай обманывать покупателя, людям не нравится, когда их обманывают. Ты сделай так, чтоб они сами себя обманули, вот это им нравится.

— Не знаете, во сколько открывается почта?

— Да, наверное, в девять. А может, и раньше. С этой конторой у меня, считай, дел никаких. В старое время открывали в восемь, а теперь...

— Телеграф-то, думаю, работает круглые сутки?

— Уж это вы, молодой человек, у кого-нибудь другого спросите, тут я вас и подвести могу. С телеграфом у меня дел еще меньше, чем с почтой.

— Спасибо.

— Не за что. Может, вам нацедить воды кружечку? Конечно, вода с квасом не идет ни в какое сравнение, но коли жажда мучит...

Он выпил воды и направился обратно к центру.

Почта была закрыта, телеграф работал. В сумрачном помещении воздух был приятно прохладен. Вымытые полы еще дышали свежестью.

— Бланки на столе, — сказала телеграфистка, не отрываясь от зеркальца и своей прически.

— Спасибо. Конверт и бумага найдутся?

— Только с марками.

На конверте почему-то был нарисован лыжник. И высоковольтная линия передачи. И заснеженная елочка.

Подсев к столу, он очистил перо о край пластмассовой чернильницы и принялся писать. Обращение звучало глупо, перо царапало бумагу, но он писал без остановки, ничего не правил.

«Либа, — писал он, — это письмо ты получишь, если мне не удастся тебя повидать самому. Я не могу уехать, не сказав правды. Мне бы очень не хотелось, чтобы ты понапрасну мучилась, считая себя хуже, чем ты есть на самом деле.

Я вовсе не Александр Драйска. Это я должен был тебе сказать с самого начала, но ложь, как яма с дегтем — свалиться в нее просто, а выбраться трудно,

С Александром Драйской мы служили в одном полку, в одном отделении. Мне некому было писать, а ему письма приходили десятками. В обед, когда дневальный приносил почту, он расхаживал, помахивая пачкой писем, а самые интересные прочитывал всем желающим. Мне понравилось твое письмо, и я ему сказал об этом. Ну, и переписывайся вместо меня, сказал он, что мне, жалко. И вот я написал тебе, полушутя, полусерьезно, как нередко делают солдаты. Подписаться своим именем у меня не хватило духу, ведь ты свое письмо посылала поэту, а я был неприметным, простым рядовым.

Все остальное в моих письмах было правдой. В Рандаву я приехал к тебе, искал я тебя. И мне очень жаль, что все обернулось не так, как хотелось и как я ожидал.

Либа, я не знаю, как наши отношения сложатся в дальнейшем. Но знаю одно: если на том мы расстанемся, будет очень обидно. В конце концов, мы же расстались только с ложью.

Скорее всего я передам тебе это письмо даже в том случае, если меня и пропустят в палату. Едва ли, глядя тебе в глаза, мне хватит смелости все это высказать.

Буду ждать ответа. Адрес на конверте. Скорей поправляйся. Каспар Круминь».

Он не стал перечитывать, подождал, пока просохнут чернила, подул на листок, помахал им в воздухе.

Теперь, когда письмо было написано, ему не терпелось поскорее добраться до больницы.