Нагота

— Любовь, говоришь? — Веснушчатое лицо с облупившимся носом приподнялось над подушкой. — Хорошо, пусть будет любовь. Допустим, все вершит любовь. Так трогателен рассказ о Ромео и Джульетте, и седовласый Гремин поет про любовь с умилением. Но я спрашиваю вполне серьезно, подобные мысли давно не дают мне покоя. В двадцать лет любовь как таковая казалась бесспорной. Тогда бы ради любви я взошла на костер, положила голову на плаху. А сегодня ничего не понимаю. Любовь — а что это такое? Я видела такую любовь, что хотелось молитвенно сложить руки и упасть на колени, но вот прошло немного времени — осталась лишь занудливая будничная проза. А бывает и так: любовь, ах, какая распрекрасная любовь, и вдруг нате вам — одна сплошная ненависть! Может, подобные вещи случаются с маленькими, мелкими людишками, у которых и любовь маленькая, мелкая! Но вспомним великих, вспомним любовь Райниса и Аспазии. Долгие годы в ней было все: самоотверженность, самопожертвование, духовное обогащение, совместные интересы. Разлученные, они годами писали друг другу восторженные письма. А что потом? Разочарование. Равнодушие, отчуждение. Addio, bella.[4] Дочь луны... Что мы знаем о любви? Чего больше — счастливых или неудачных супружеств? Отчего счастливая любовь, в конце концов, оказывается совсем несчастливой, а несчастливая порой бывает не такой уж несчастливой? Быть может, каждому отпущено определенное количество любви, и расходуется оно точно так же, как бензин в моторе, а после — стоп, ни с места. А что, если любовь — это обман, такая же прекрасная иллюзия, как сияние радуги? Нам-то кажется, вот надежная опора, по которой можно на небеса забраться. Почему ты молчишь? Возражай! Доказывай, что я неправа. Заступайся за любовь.

— Я думаю...

— Выкладывай свои аргументы. Скажи, стоит ли любовь того или нет? Может ли человек в нашем возрасте, устраивая судьбу, принимать в расчет столь несерьезный и переменчивый фактор? Не так же ли наивно пытаться строить на фундаменте любви жизнь, как, скажем, пытаться к лунному мосту приделать балюстраду? Скажи, как долго можно быть глухим и незрячим, как долго можно закрывать глаза на взаимные недостатки, не замечать взаимных слабостей? А потом? У каждого свои изъяны и ошибки. Да ты никак окривела, в один прекрасный день тебе заявит твой супруг, и будет прав. Я же скажу: а ты, мой милый, окосел. И тоже буду права. Мы оба правы, но после этого возможна ли любовь? В лучшем случае будем терпеть друга друга по привычке. Или ты веришь, что можно знать недостатки и, несмотря на это, любить? На слепоту, наивность надежды плохи!

Словоизвержения Мелиты внушали ей беспокойство. Интересно, куда она метила? Такая горячность связана с чем-то конкретным и личным, не иначе. Что-то за этим скрывается? Догадки распаляли любопытство, нашептывали всевозможные предположения, однако рассудок их тотчас отвергал. А не уловка ли это? Не собиралась ли Мелита всучить ей пуговицы, от ее же платья тишком отрезанные? Было бы напрасно отрицать, что подобные рассуждения и самой Асе давно не давали покоя, быть может, и не в столь законченной, категоричной форме. Но вот теперь эти мысли, высказанные устами Мелиты, обрели свой четкий смысл и контур. Слушая Мелиту, она совершенно определенно ощутила, как где-то внутри опять вспыхивают искорки неприязни. Пустопорожняя болтовня, не больше. На уровне школьного диспута «что такое любовь».

Потом она немного успокоилась. Нет, навряд ли это неприязнь. Самый настоящий страх. С замиранием сердца она ждала, не упомянет ли Мелита Гунара. Все равно в какой связи. Детали не имели значения. Пугала сама возможность, что Мелита как-то упомянет Гунара. Но Мелита все сказала, и, судя по наступившему молчанию, добавлений не предвиделось.

— Почему ты молчишь? — Мелита взглянула на Асю поверх спинки кровати.

— Что ты хочешь, чтобы я сказала?

— Как тебе кажется, стоит ли все затевать?

— Ты хочешь услышать совет?

— Допустим.

— Там, где речь идет о любви, советы — вещь бесполезная.

— Видишь ли, — Мелита вскинула кверху руки и, должно быть, охотясь за комаром, хлопнула в ладоши, — вчера он сделал мне предложение.

— Сделал предложение?

У меня появилась дурная привычка повторять чужие слова, подумала Ася, с помощью самоконтроля пытаясь прийти в себя после услышанного.

— Кто? — И этот вопрос неуместен, потому что ответ ей известен заранее.

— Доктор.

И опять они дружно рассмеялись.

— Серьезно?

— Совершенно серьезно.

Ей хотелось сказать: сделал предложение после недели знакомства. Но вместо этого почему-то воскликнула:

— Но у него же четверо детей!

— Четверо.

— А у тебя Варис.

— Пятый.

— И что ты ответила?

Теперь смеялась только Мелита. Смеялась упорно, долго, неестественно.

— А как по-твоему, что я могла ответить?

Ася не отрываясь смотрела на Мелиту.

— Я задала ему тот же вопрос, что тебе: стоит ли все начинать? Нет, моя милая, я, конечно, немного шальная, однако не настолько.