Награда для генерала

– Тогда в чем проблема? Что с вами делают в этом проклятом Оринграде, если у взрослой, полностью созревшей девушки такая простая, естественная между симпатичными друг другу мужчиной и женщиной ласка вызывает подобную реакцию? Такое чувство, что я пытался тебя съесть, а не поцеловал.

Я смущенно уткнулась лицом ему в плечо, отчаянно стараясь взять себя в руки, но проигрывая эту битву. Шелтер успокаивающе погладил меня по плечу. Его прикосновения были легки и почти невесомы, руки обнимали, поддерживая, но не удерживали. Я чувствовала, что, если захочу отстраниться больше, смогу беспрепятственно это сделать, но я не хотела. Мне нравилось чувствовать его руки, ощущать терпкий аромат табака, исходящий от мундира. К нему примешивался еще какой-то запах, незнакомый, но очень приятный, он исходил от его кожи. Безумно хотелось уткнуться носом в шею, чтобы почувствовать этот запах лучше. А еще, может быть, коснуться губами, попробовать его кожу на вкус…

От этих неподобающих желаний меня снова бросило в жар, и просто чтобы отвлечься, я заставила себя сказать:

– Дело не в Оринграде, дело во мне.

Голос прозвучал надломлено, хрипло, я откашлялась, чтобы прочистить горло и признаться уже немного увереннее:

– Просто я целуюсь второй раз в жизни. А первый прошел не очень удачно.

– Расскажи? – предложил Шелтер мягко.

– Это неприятные воспоминания.

Он молча коснулся губами моего лба, потом поцеловал в висок, снова погладил по плечу. Не настаивал, но и не отступал. Его осторожные прикосновения постепенно успокаивали меня, и я вдруг с удивлением обнаружила, что уже рассказываю ту историю.

– Мне было четырнадцать. И был парень года на три старше, который уже начал… Ходить ко мне, понимаете? Выделял меня среди прочих.

– Он тебе нравился? – тихо уточнил Шелтер.

– Наверное. Он был приятным. Мы в каком-то смысле дружили. Он иногда мне помогал, а я ему приберегала угощения. Однажды он заманил меня за дом и принялся целовать, прижав к стене.

– Тебе было неприятно?

– Нет, почему же? Непривычно, но мне понравилось.

– Значит, он захотел больше, чем ты была готова дать?

– Да нет же! Он был достаточно… сдержан.

– Тогда что пошло не так?

– Мой отец нас застал за этим делом, – призналась я, непроизвольно поежившись. Старая обида шевельнулась внутри холодной мокрой жабой. – Кира он прогнал последними словами, а меня выпорол.

Руки Шелтера на мгновение сжались крепче вокруг меня, но тут же снова расслабились. Я повернула голову, прижимаясь к его груди щекой, погладила ладонью грубую ткань мундира. Тяжело сглотнула вставший поперек горла ком.

– Он бил меня ремнем и все приговаривал: «Шлюхам не место в моем доме». Он повторял это и повторял… А рядом плакала мама, просила меня отпустить, но он только вытолкнул ее из комнаты и продолжил. Самое обидное, что у меня и в мыслях не было позволять Киру нечто большее, чем пару поцелуев. Но с того дня… Расхотелось и этого.

Руки генерала снова нежно скользнули по моим плечам, он сжал меня в объятиях крепче, еще раз коснулся губами лба, виска, скулы. Я запрокинула голову, бессовестно подставляя губы под новый поцелуй, который не заставил себя ждать. И на этот раз он оказался медленнее, спокойнее и нежнее.

– Бедная моя девочка, – пробормотал Шелтер тихо, отстраняясь и заглядывая мне в глаза. Его пальцы вновь ласкали кожу на щеке, и я непроизвольно зажмурилась от удовольствия. – Теперь мне многое стало понятней. Кроме одного: как ты можешь называть то место своим домом? И ради этого человека ты рисковала, вступаясь за него перед солдатами?

Я пожала плечами.

– Он мой отец. Единственный родной мне человек. Да, он часто обижал меня. И маму. Но… Семью не выбирают.

Как судьбу и любовь, подумалось мне, но я не стала озвучивать.

– Он больше тебя не обидит, – заверил Шелтер. – Ты туда не вернешься.

Наверное, его слова должны были меня успокоить, но мне почему-то стало ужасно грустно и тоскливо. Не потому что я скучала по отцу. Я скучала по Оринграду. По запаху моря, по крику чаек, по портовому шуму. По узким, порой невообразимо кривым улочками, по моим гостям, с некоторыми из которых у нас сложились почти дружеские отношения, по Анне Кроули. Я скучала даже по лохматому, вечно голодному Бардаку, а от мысли, что больше не смогу навестить могилу матери мне хотелось плакать.

И, кажется, я вывалила на Шелтера все эти сумбурные мысли и чувства бессвязным лепетом между его поцелуями, которыми он снова и снова покрывал мое лицо, пока я наконец не успокоилась окончательно. Дрожь унялась, ноги теперь держали меня увереннее, а что глаза слезились… Так это просто солнце резало их, поскольку мне приходилось запрокидывать голову.

– И что теперь? – спросила я, когда мы отстранились друг от друга чуть дальше.

Сейчас я могла лучше видеть лицо генерала, такое спокойное и бесстрастное, как и всегда. Лишь глаза выдавали его с головой, словно он забыл поставить обычный зеркальный щит. В этих глазах я видела и странную тоску, и горячее желание, и даже нечто похожее на страх. Неужели генерал Шелтер может чего-то бояться? Неужели он может бояться меня?