Награда для Иуды

Бодрящие душу мысли приходили и исчезали, будто их волной смывало, вслед накатывали приступы отчаяния. Казалось, что он навечно погребен под землей, сгниет здесь заживо, но так и не выберется на поверхность, никогда не ступит ногами на твердую землю, не увидит неба над головой. Дима, поджав ноги к груди, часами сидел на скатанном спальнике, вздыхал вонь солярки и тер ладонями больную голову. Когда затекала спина и ноги, менял положение тела, ложился на лапник, закрывал глаза и ждал хороших или плохих известий. Утром и вечером Чума поднимал крышку люка, чтобы сбросить вниз пакетик с харчами. Хлеб, пара толстых ломтей вареной колбасы. Утром вниз летела пластиковая бутылка. Два литра воды нужно растянуть на весь день, и умыться, и жажду утолить.

Видимо, и охранник скучал, от безделья, рад был, да не мог придумать себе развлечение по душе. Вчера Чума четырежды поднимал крышку люка во внеурочное время. Смотрел сверху вниз, как в темный загаженный колодец, и заводил неторопливый мужской разговор. «Сидишь, жопа? – спрашивал он. – А я думал ты в лес прогуляться пошел». Но шутливое настроение сменяла беспричинная агрессия. Днем, когда Чума был еще мало-мальски трезвый, он просто плевал вниз и оскорблял арестанта всеми бранными словами, что мог вспомнить. Под вечер, уже сильно датый, стал бросать в цистерну горящие окурки и спички.

Увидев первый падающий вниз огонек, Дима, сорвавшись со своего настила, заорал от страха. Казалось, что одной спички достаточно, чтобы в цистерне, наполненной парами солярки, произошел взрыв. Или вспыхнул затвердевший от времени мазут, толстой коркой которого покрыта изнутри вся огромная емкость. Спички гасли на лету, а те, что долетали горящими, Дима затаптывал ногами. Так, стоя под люком, Чинцов выбивал некое подобие чечетки. Охранник лежал на земле, свесив голову, светил фонариком и плевал сверху на танцующего. «Страшно, сука? – рвал глотку Чума. – Тьфу… Сейчас я тебя поджарю. Ох, горячо тебе тут будет. Ну, пидор, еще пляши. Ой, хорошо ты, падла, пляшешь. Тьфу… А, что, а… Весело тебе? Ну, бля, туши. Успел. Ах ты, гнида паршивая. Тьфу… Козел ты безрогий». «Безрогий», – повторяло гулкое эхо. От этих диких нечеловеческих криков стыла кровь в жилах, закладывало уши.

Израсходовав весь запас спичек, слюны и ругательств, Чума пообещал уйти, чтобы вернуться обратно с большим куском горящей пакли, которую пленнику уже не потушить, сколько бы не плясал. Захлопнув люк, Чума, лежа на земле, допил остатки водки прямо из горлышка и, довольный тем, что весело провел время, с трудом поднялся на ноги, пошатываясь на ходу, поплелся к догорающему костру. Перекусив консервами, задремал прямо возле костра. Проснулся от холода, что шел из земли, вспомнил, что не сбросил ужин пленнику. «Черт с ним, – сказал Чума самому себе. – До утра, авось, не подохнет, собака». Он помочился в догорающий костер и отправился в барак, отсыпаться до утра в двойном спальном мешке.

***

Чума подбросил в костер несколько сырых досок, что оторвал от стены в ближней казарме. Ходить в лес за дровами, рвать штаны и фуфайку о заграждения из колючки, не имеет смысла, когда вокруг полно старых досок. Из костра вылезло дымное облако. Чума отодвинулся подальше, подстели под зад ватник, открыл рюкзак, вытащил оттуда початую бутылку водки, открытую банку свиного паштета. Со стороны леса, вплотную подступившего к ограждению из колючки, надвигалось большое облако, которое закрыло солнце. Чума поежился, нацедил в стакан сто пятьдесят огненной воды, задержав дыхание, вылил водку в раскрытую пасть и залез пальцами в консервную банку. Паштет крошился в руке, сыпался на траву. Закусив, Чума стал думать, как угробить предстоящий долгий день?

От бывших складов до ближайшей деревни, если взять напрямик, семь километров с лишком. Можно сходить. Только что там делать, в этой деревне, на коров смотреть? Повезет, если столкнешься в лесу с каким-нибудь ошалевшим грибником, который пошел походить по краю, взял вглубь и заблудился в чащобе. Чума был готов к такой встрече. Он бы вежливо поздоровался, поинтересоваться погодой на завтра, да и отоварил грибника дубиной по дурной репе. Просто так, ради хохмы. А грибы хорошо бы растоптать и заснуть ему в пасть, как в кулек. Сколько войдет. Вкусно, падла? Жри, не стесняйся.