Наяль Давье. Барон пограничья

— Так, Бодор, бери ещё одного, и несите этого в холодную. Дверь хорошо проверить, чтобы не убёг. Ясно?

— Яснее некуда, Милорд, — подойдя, он попытался поднять дядюшку, но якобы не удержал и уронил. Тот от такого обращения ещё раз приложился головой о стол.

— Бодор, он нужен мне живым, — дядю жаль не было, но его можно было о чём-нибудь интересном поспрашивать, мало ли, вдруг ответит.

— Дык, — Бодор ещё сильнее прищурился и почесал тыковку. — Не специально.

— Я заметил, — бросил на него хмурый взгляд, давая понять, что повторять подобное не стоит. — Несите. А мы пойдём.

В общем, вояки всё-таки сдались. А кто бы ни сдался, если бы ему пообещали подпалить хлипкие казармы и при этом подпереть дверь с обратной стороны? Может, они и не из трусливых, но перед такой не очень приятной смертью спасовали. Убивать я их не собирался, о чём честно рассказал, но и отпустить просто так не мог.

— Посидите в подвале замка, — сказал, осматривая троих наёмников.

Крепыши, лет по тридцать — тридцать пять. У всех волосы русые, кожа и глаза очень светлые. В эмоциях сумбур, недоверие, злость и небольшой страх. А вообще, держатся достойно.

В обычным комнатах держать я их не мог. Холодная занята, Казармы — одно издевательство. А подвалы, предназначенные для хранения продовольствия сейчас пусты. Вот пусть там и посидят. Что с ними делать, решу потом, сейчас не до них, с ног валюсь от усталости.

Нет, и чего дядюшка вернулся? Матильда же говорила, что в это время он уезжает к своей родне и не возвращается в замок почти до лета. Хм, Гратин? Это ещё кто? Спросил Матильду.

— Милорд, это…

— Всё, я вспомнил, — прервал, нещадно зевая. — Я спать.

Значит, отсутствие известий от стукача насторожило дядюшку, и он приехал проверить, как у нас тут дела. Интересно, как они между собой общались. Неужто голубиной почтой?

Глава 17

— Вот, возьми, — я положил на стол несколько серебряных монет, продолжая пережёвывать какой-то овощ странного синюшного цвета. Вид у него был не ахти, зато вкус отличный, поэтому я старался сильно не смотреть на то, что ем.

— Милорд, — травница всплеснула руками, смотря на монеты так, будто увидела в разгар зимы цветущее растение. То есть вроде как не должно было быть, но ведь есть! Как так?

— Найми девчат деревенских, пусть отмоют замок. Вещи перестирают, постели, шкуры вычистят. Паутину выметут. Стены. Копоть эту, — обвёл взглядом кухонный потолок и стены, поморщившись. — Хватит тут?

— Хватит, — уверенно кивнула Матильда, ловко сграбастывая монетки. — Даже много будет.

Я кивнул. Хорошо, жить в грязи я никогда не любил. Конечно, хотелось бы и вещи обновить. Гобелены там, ковры прикупить вместо шкур. Уверен, они тут просто обязаны продаваться. Ну, не прямо тут, но в столице точно. Но сейчас не до красоты, так что потерпим.

Кстати, надо решить ещё один вопрос.

— Матильда, дядя ведь вёл записи? Траты там, приход, расход.

— Ох, Милорд, не знаю я.

Ну да, ну да. Откуда травнице знать. Думаю, надо прошерстить комнату, в которой жил дядюшка. Тем более я ключ в его вещах находил.

— Продукты откуда? — спросил Аделаиду, которая стояла около кухонного стола и с умилением смотрела на меня. Вот всё же счастье у поваров — смотреть, как твою стряпню с удовольствием и большим аппетитом уплетают.

— Так, деревенские несут, кто что может, то и несут, — ответила кухарка.

— Это входит в обязательную дань? — поинтересовался, сыто отдуваясь и отодвигая пустую тарелку. Ко мне тут же пододвинули деревянную кружку с горячим напитком.

— Нет, Милорд. Дань обычно в конце лета дядя ваш собирал, — кухарка отвела глаза, сжимая потрёпанную, старую тряпку, которая уже давно служила полотенцем.

— И много брал? — я подул на горячую жидкость, уже примерно представляя, как обстояли дела.

— Оставлял только на то, чтобы хватала на поесть каждому члену раз в день.

— Хм.

М-да, невесело. И чего они раньше его не прикопали. Хотя, тут скорее такое мышление. Раз благородный, значит, трогать нельзя. Хотя, в моей прошлой жизни сильные мира сего, хм, (того?) творили что хотели, а народ во все времена терпел. Случалось, конечно, что терпелка рвалась, но редко. Обычно всё надеются, что вот, ещё немного, ещё чуть-чуть, и станет лучше. Лучше не становилось никогда, наверное, для этого придумали, что надежда умирает последней.

— Писать умеешь? — поинтересовался у кухарки, пребывая в самом благодушном расположении духа.

— Я умею, — вклинилась Матильда, едва заметила, что я нахмурился, ведь Аделаида ответила отрицательно. Для меня было немного странно, что кто-то не мог писать. Хоть я вроде как и попривык, но до конца ещё не вжился в мир. Часто забываю, что люди передо мной жили до этой совершенно мне непривычной и незнакомой жизнью.

— Отлично. Будешь записывать всё, что деревенские приносят в замок. Причём подробно. Для отчётности надо.

Прикрыл глаза, слушая, как потрескивает огонь в печи.