Наиболее распространенные заблуждения и безумства толпы

Другие авторы подтверждают эту цифру. Амело де Уссэй, затрагивая данную тему в своих мемуарах, пишет, что в первые годы правления Людовика XIII дуэли были настолько обычным делом, что в разговоре людей при встрече утром часто звучали слова: «Не знаете, кто бился вчера?», а при встрече после обеда: «Не знаете, кто бился сегодня утром?» Дуэлянтом, пользовавшимся самой дурной славой в тот период, был де Бутвилль. Чтобы напроситься на дуэль с этим убийцей, было совершенно необязательно с ним ссориться. Стоило кому-нибудь прослыть храбрецом, как де Бутвилль приходил к этому человеку и говорил: «Люди говорят, ты храбрый; я должен сразиться с тобой!» Каждое утро в его доме собирались самые отъявленные бандиты и дуэлянты, чтобы позавтракать хлебом и вином и поупражняться в фехтовании. Одним из кумиров де Бутвилля и его шайки был месье де Валансэй, впоследствии возведенный в сан кардинала. Едва ли не каждый день он участвовал то в одной, то в другой дуэли либо как дуэлянт, либо как секундант; и однажды он бросил перчатку самому Бутвиллю, своему другу, потому что тот сразился на дуэли, не предложив ему стать его секундантом. Ссора была улажена только после того, как Бутвилль пообещал, что в следующий раз непременно воспользуется его услугами. Для этого он в тот же день покинул дом и затеял ссору с маркизом де Портом. Месье де Валансэй, согласно договоренности, имел удовольствие быть его секундантом и заколоть месье де Кавуа, секунданта маркиза де Порта, – человека, который не нанес ему никакого оскорбления и которого, как он потом признался, он никогда раньше не видел.

Кардинал Ришелье уделял этому прискорбному состоянию общественной морали много внимания и, по-видимому, соглашался со своим великим предшественником Сюлли в том, что положить конец означенному злу могут лишь самые жесткие меры. Данное умонастроение не в последнюю очередь являлось следствием происков его врагов. Маркиз де Теминь, которого оскорбили некоторые заявления Ришелье, в то время епископа Люсонского, в адрес Марии Медичи, решил, принимая во внимание невозможность вызвать на дуэль священнослужителя, бросить перчатку его брату. Такая возможность вскоре представилась. Теминь, обращаясь к маркизу де Ришелье, посетовал в оскорбительном тоне на то, что епископ Люсонский отступился от веры. Маркиз не стерпел ни манеры, ни содержания высказывания и с готовностью принял вызов. Противники сошлись в поединке на улице Ангулем, и несчастный Ришелье был пронзен шпагой в сердце и тут же скончался. С этого момента епископ стал убежденным противником дуэлей. Питать к ним отвращение его в равной степени заставляли здравый смысл и скорбь по убитому брату, и когда его власть во Франции укрепилась, он решительно приступил к их искоренению. В своем «Политическом завещании» он изложил свои соображения по данному вопросу в главе «Средства для прекращения дуэлей». Несмотря на издаваемые им указы, дворяне по-прежнему вступали в поединки по самым незначительным и абсурдным поводам. В конце концов Ришелье преподал им жестокий урок. Де Бутвилль бросил вызов и сразился с маркизом де Бёвроном; и хотя ни тот, ни другой участник дуэли на ней не погиб, ее последствия оказались для них фатальными. Учитывая принадлежность дуэлянтов к высшей знати, Ришелье рассудил, что закон должен покарать обоих. Их предали суду, признали виновными и обезглавили. Так общество избавилось от одних из самых отъявленных негодяев, которые когда-либо пятнали его репутацию.

В 1632 году два дворянина сразились на дуэли, на которой оба были убиты. Служители Фемиды были извещены о нарушении закона и прибыли на место поединка, прежде чем сторонники дуэлистов успели убрать тела. В соответствии с суровыми кардинальскими установлениями в отношении дуэлей, тела были с позором раздеты и повешены на виселице головой вниз, где провисели у всех на виду несколько часов[662]. Эта суровая мера на какое-то время отрезвила нацию, но вскоре была забыта. Людские умы были настолько преисполнены ложных представлений о чести, что наставить их на путь истинный было невозможно. Прибегая к подобным мерам, пусть и похвальным по своей сути, Ришелье был не в состоянии убедить людей соблюдать закон, хотя и мог наказывать их за нарушение оного. Как более восьмидесяти лет спустя заметил Аддисон, «смерти было недостаточно, чтобы удержать от преступления людей, предметом гордости которых было презрение к ней; но если бы каждого дуэлянта ожидало выставление к позорному столбу, это быстро уменьшило бы число этих якобы людей чести и положило бы конец столь нелепой практике». Ришелье никогда об этом не думал.