Наиболее распространенные заблуждения и безумства толпы

После того как директора были наказаны, законодательная власть приступила к восстановлению кредитной системы страны. План Уолпола был признан неудовлетворительным и приобрел дурную славу. В конце 1720 года был произведен подсчет совокупного акционерного капитала Компании южных морей. Он равнялся тридцати семи миллионам восьмистам тысячам фунтов, из которых на долю акционеров приходилось только двадцать четыре миллиона пятьсот тысяч. Остаток в тринадцать миллионов триста тысяч фунтов принадлежал компании в целом и представлял собой доход, полученный ею в результате аферы национального масштаба. У компании были изъяты акции на сумму свыше восьми миллионов, распределенные впоследствии между всеми пайщиками и подписчиками, что принесло им дивиденд примерно в 33 фунта 6 шиллингов и 8 пенсов на сотню. Это стало для них большим облегчением. Далее было решено, что те, кто занял у Компании южных морей деньги под залог ее ценных бумаг, фактически во время одалживания переданных и заложенных компании или в ее пользу, освобождаются от всех обязательств после выплаты 10 % от сумм, занятых указанным образом. Таким путем компания ссудила под проценты около одиннадцати миллионов в то время, когда ее ценные бумаги стоили неестественно дорого; теперь же, когда цены опустились до обычного уровня, она получила обратно один миллион сто тысяч фунтов.

Но до полного возрождения национальной кредитной системы было еще далеко. Предприимчивость, подобно Икару, поднялась слишком высоко, и воск ее крыльев расплавился, после чего она, как и Икар, упала в море и, барахтаясь в волнах, уяснила, что ее необходимым составляющим было прочное связующее. С тех пор она никогда не пыталась взлететь на такую большую высоту.

Позднее, во времена процветания торговли, тенденция к сверхспекуляции возникала еще несколько раз. Успех одного проекта обычно приводит к появлению других, похожих на него. В коммерчески активном обществе склонность людей к подражанию всегда будет инициировать появление подобных «успешных» предприятий и втягивать слишком охочих до денег в бездну, выбраться из которой довольно трудно. Дутые предприятия, аналогичные возникшим по примеру Компании южных морей, прожили свой недолгий век во время знаменитой паники 1825 года. Тогда, как и в 1720 году, мошенники собрали богатый урожай с корыстолюбивых, однако и те и другие пострадали, когда настал час расплаты. Предприятия 1836 года поначалу предвещали столь же катастрофические результаты, но их, к счастью, удалось предотвратить, прежде чем стало слишком поздно[82].

Тюльпаномания

Quis furor, o cives!

– Lucan

[83].

Тюльпан, название которого, как считается, произошло от турецкого слова, означающего «тюрбан», появился в Западной Европе примерно в середине XVI века. Претендующий на роль популяризатора этого цветка Конрад Геснер[84], даже не предполагая о том смятении, которое оному было суждено вскоре вызвать в мире, пишет, что вперые увидел его в одном из садов города Аугсбурга, принадлежавшем ученому советнику Герварту, весьма известному в свое время коллекционеру экзотических редкостей. Луковицы тюльпана этому джентльмену прислал его друг из Константинополя, где этот цветок уже долгое время был одним из самых популярных. В течение десяти-одиннадцати лет после этого тюльпаны имели большой успех у состоятельных людей, особенно в Голландии и Германии. Амстердамские богачи посылали за луковицами прямо в Константинополь и платили за них баснословные деньги. Первые луковицы, высаженные в Англии, были завезены из Вены в 1600 году. До 1634 года репутация тюльпанов неуклонно росла, и в конце концов отсутствие у всякого богатого человека их коллекции стало считаться признаком дурного вкуса. Многие ученые мужи, включая Помпея де Ангелиса и знаменитого Липсиуса Лейденского, автора трактата «De Constantia»[85], были страстными поклонниками тюльпанов. Вскоре стремление обладать ими охватило представителей среднего класса: купцы и лавочники, даже с умеренными доходами, начали состязаться друг с другом, стремясь собрать как можно больше редких сортов этих цветов и покупая их по безумным ценам. Известно, что один торговец из Харлема заплатил за одну-единственную луковицу половину своего состояния, не собираясь перепродавать ее с выгодой для себя, – он хотел посадить ее в своей оранжерее, дабы произвести впечатление на знакомых.

Можно предположить, что у этого цветка было какое-то очень хорошее качество, делавшее его столь ценным в глазах такого бережливого народа, как голландцы; ведь он не обладает ни красотой, ни ароматом розы и едва ли так же радует глаз, как «душистый, душистый горошек», у него нет живучести ни того, ни другого растения. Каули же поет ему дифирамбы. Он пишет: