Наиболее распространенные заблуждения и безумства толпы

После того, как директора были наказаны, законодательная власть при ступила к восстановлению национальной кредитной системы. План Уолпола был признан неудовлетворительным и приобрел дурную славу. В конце 1720 года был произведен подсчет совокупного акционерного капитала Компании южных морей. Он равнялся тридцати семи миллионам восьмистам тысячам фунтов, из которых на долю сторонних акционеров приходилось только двадцать четыре миллиона пятьсот тысяч фунтов. Остаток в тринадцать миллионов триста тысяч фунтов принадлежал компании в целом и представлял собой доход, полученный ею в результате аферы национального масштаба. У компании были изъяты акции на сумму свыше восьми миллионов и распределены между всеми пайщиками и подписчиками, что принесло им дивиденд примерно в 33 фунта 6 шиллингов и 8 пенсов на сотню. Это было для них большим облегчением. Далее было решено, что те, кто занял у Компании южных морей деньги под залог ее ценных бумаг, освобождаются от всех обязательств после выплаты десяти процентов от сумм, занятых таким образом. Так компания ссудила под проценты около одиннадцати миллионов в то время, когда ценные бумаги стоили неестественно дорого; теперь же, когда цены опустились до обычного уровня, она получила обратно один миллион сто тысяч фунтов.

Но до полного возрождения национальной кредитной системы было еще далеко. Предприимчивость, подобно Икару, поднялась слишком высоко, и воск ее крыльев расплавился, после чего она, как и Икар, упала в море и, барахтаясь в его волнах, уяснила, что ее необходимым составляющим было прочное связующее. С тех пор она никогда не пыталась взлететь на такую большую высоту.

Позднее, во времена процветания торговли, тенденция к сверхспекуляции возникала еще несколько раз. Успех одного проекта обычно приводит к появлению других, похожих на него. В коммерчески активном обществе склонность людей к подражанию всегда будет инициировать появление подобных «успешных» предприятий и втягивать слишком охочих до денег в бездну, выбраться из которой довольно трудно. Дутые предприятия, подобные Компании южных морей, прожили свой недолгий век и рухнули во время знаменитой паники 1825 года. Тогда, как и в 1720 году, мошенники собрали богатый урожай с жадных, но и те, и другие пострадали, когда настал час расплаты. Предприятия 1836 года поначалу предвещали столь же катастрофические результаты, но их, к счастью, удалось предотвратить, прежде чем стало слишком поздно.[65]

Тюльпаномания

Quis furor, ô cives!

— Lucan. [66]

Тюльпан, название которого, как считают, произошло от турецкого слова, означающего «тюрбан», появился в Западной Европе примерно в середине шестнадцатого века. Конрад Геснер[67], претендующий на роль главного популяризатора этого цветка, даже не думал о том смятении, которое последний вскоре после этого вызвал в мире. Он утверждает, что впервые увидел его в одном из садов города Аугсбурга, принадлежавшем эрудированному советнику Херварту, весьма известному в свое время коллекционеру экзотических редкостей. Луковицы тюльпана этому дворянину прислал его друг из Константинополя, где этот цветок был одним из самых популярных уже долгое время. В течение десяти одиннадцати лет после этого тюльпаны имели большой успех у состоятельных людей, особенно в Голландии и Германии. Амстердамские богачи посылали людей за луковицами прямо в Константинополь и платили за них самые баснословные деньги. Первые луковицы, высаженные в Англии, были завезены из Вены в 1600 г. До 1634 года репутация тюльпанов неуклонно росла, и в конце концов отсутствие у всякого богатого человека их коллекции стало считаться признаком дурного вкуса. Многие ученые мужи, включая Помпея де Ангелиса и Липсия Лейденского, автора трактата «De Constantia», были страстными поклонниками тюльпанов. Вскоре стремление обладать ими охватило представителей среднего класса: купцы и лавочники, даже с умеренными доходами, начали состязаться друг с другом, стремясь собрать как можно больше редких сортов этих цветов и покупая их по безумным ценам. Известно, что один торговец из Харлема заплатил за одну-единственную луковицу половину своего состояния, не собираясь перепродавать ее с выгодой для себя; он хотел посадить ее в своей оранжерее, чтобы восхищаться своей причастностью к всеобщему увлечению.

Можно предположить, что у этого цветка было какое-то очень хорошее качество, делавшее его столь ценным в глазах такого бережливого народа, как голландцы, ведь он не обладает ни красотой, ни ароматом розы, и едва ли он так же радует глаз, как «душистый, душистый горошек»; у него нет живучести ни того, ни другого растения. Каули же поет ему дифирамбы. Он пишет: