Найденный мир

– Нам бы самим в целости до дому добраться, – проворчал Обручев. – Пока что статистика не на нашей стороне. А затею со взятием на абордаж вражеского корабля я иначе, как безумием, и назвать не могу.

Коротко вскрикнул немец-часовой, один из немногих: вместе с Колчаком и Леттов-Форбеком к заливу ушли почти все боеспособные моряки из обоих лагерей. Остались в основном раненые. А потом над лагерем прогремела пулеметная очередь.

Никольский от неожиданности разжал пальцы, и тварь в его руке увидала свой шанс. Отчаянным рывком она взмыла в воздух, совершила издевательский пируэт над головою опешившего зоолога и с яростным писком унеслась.

– Положительно не везет вам с живыми образцами, – немилосердно заключил Обручев, поднимаясь на ноги. – Однако стоит глянуть, что там творится. Не иначе стимфалиды опять напали. Вот же упрямые твари!

– Я упрямей, – пообещал Никольский, с ненавистью глядя вслед упорхнувшему «козодою». – Господом Богом клянусь, я доставлю в Россию хотя бы одного живого динозавра.

Очередь смела первую стимфалиду, словно метлой, разметав фонтаном крови и перьев. Вторая шарахнулась, потом бросилась обратно, к добыче, и в этот момент напуганный выстрелами тикбаланг оступился.

Казалось, будто все происходит очень медленно. Нелепо вскинув мощную заднюю лапу, зверь повалился набок, еще продолжая стремительный бег, одновременно проскальзывая по мягкому стланику и мучительно выворачивая жесткую горбатую шею… и Дмитрий Мушкетов падал вместе с ним, не в силах вырвать руку из веревочной петли.

Геолога сорвало со спины ящера, швырнуло кувырком через голову, спиной в колючий зеленый ковер. Мушкетов попытался вскочить, но проклятая уздечка тянула к земле. Ему удалось перевернуться на колени, опершись о жесткий загривок тикбаланга, – несчастное животное даже не пыталось встать, тяжело вздымая бока. Дернул за веревочную петлю, но нет, проклятая манила намертво застряла у ящера в зубах. Ученый поднял голову – и натолкнулся взглядом на дикий взгляд стимфалиды.

Тварь стояла в четырех шагах от него. Пестрые лапы-крылья были раскинуты, обнажая алые полосы по внутреннему краю маховых перьев. Желтые глаза смотрели пронзительно и безжалостно. Подергивались когтистые пальцы, задние лапы рвали подушки мха. Жесткий длинный хвост сек воздух, сбивал высоко торчащие бурые стробилы каких-то споровых. Сквозь острые зубы сочилось сдавленное гудение осатаневшего кларнета.

Пулемет замолк – должно быть, стрелок боялся задеть человека или его загнанного скакуна. Мушкетов ждал, что вот сейчас грянет гром и проклятая тварь повалится с пулей в брюхе на зеленый ковер, но шли мгновения, а выстрела не было. Стимфалида перевела взгляд на открытое, беззащитное горло тикбаланга.

– Пошла прочь! – заорал Мушкетов, надсаживаясь.

Он подался вперед, раскинув полы рваной шинели.

– Прочь! Вон! Убирайся!

Это моя добыча.

Хищник вытянул вперед длинную шею, почти упираясь чешуйчатым рылом в лицо человеку. Золотые глаза моргнули. Геолог краем сознания понимал, что твари стоит поднять лапу, ударить, и внутренности вывалятся из его распоротого живота на поживу стервятнику. И в то же время зверь-птица разом потеряла ореол сверхъестественной жути. Всего лишь хищник – смертельно опасный, необыкновенный, лютый. «Она может убить меня, – мелькнуло в голове. – Но опозориться страхом я могу только сам».

– Пошла прочь! – повторил он сквозь зубы.

Стимфалида отшатнулась, занося для удара костяной нож-коготь.

Четыре выстрела прозвучали в унисон. Пули дырявили жилистое, тощее тело насквозь, кровь текла из ран, но стимфалида устояла на ногах. Тварь обернулась к своим убийцам, и в глазах ее вновь заполыхала такая жгучая, сверхъестественная ненависть, что Мушкетов на миг устыдился своей отваги. Невозможно было не разделить столь сильное чувство, даже когда ненависть зверя-людоеда направлена на тебя самого.

Потом выстрелы зазвучали снова, вразнобой. Расплавленное золото померкло. Тварь пошатнулась и медленно осела в обагренный мох.

Уходящий вдаль тератавр походил на валкую баржу. Впечатление усиливалось тем, что над спиной ящера белели паруса: зацепленный за рога кусок парусины, на котором, вместо носилок, собирались доставить в лагерь мичмана Шульца. Если того, конечно, еще не загрызли звери.

– А вам, молодой человек, я категорически советую не геройствовать, а все же отдохнуть, – хмуро заметил доктор Билич, затягивая бинт. – Одиссея вроде вашей и более привычного к авантюрам человека могла потрясти до нервного истощения.

Мушкетов пожал плечом – вторым, ушибленным при падении, он старался не шевелить.

– С Катей отправились, как я понимаю, почти все здоровые матросы, – ответил он. – Остались раненые. На часах кому-то стоять все равно придется, а я не так пострадал, чтобы не удержать винтовку в руках.

– Вам бы еще попасть из нее, куда целитесь, если уж придет нужда стрелять, – хмыкнул Билич. – Нажалуюсь на вас коменданту, вот что. Товарищи ваши к бойницам не лезут, и правильно, на мой взгляд, делают.