Найденный мир

– Мы открыли новый континент, новый мир, новую геологическую эпоху! И что? Трах, бах, пальба во все стороны, международный инцидент, извержение вулкана. Все. Выжившие попадают в эпилог. Ничего, в сущности, – он развел руками, будто обнимая корабль, – не изменилось!

– Это, – медленно промолвил геолог, – искажение зрения. Оптическая иллюзия масштаба. Настоящие перемены еще впереди, и они пройдут мимо нас, будьте покойны. Пройдут, сметая с дороги… и горе тому, кто заступит им путь! А мы останемся глядеть им вслед разинув рты.

Он промедлил, собираясь с мыслями.

– Открыть – мало. Мало увидеть, как вы сами однажды сказали, – важно понять увиденное. Последствия Разлома будут отзываться годами, столетиями, и не факт, что мы сможем их предсказать. Мы еще не видели, как поднимается уровень океана. Скоро начнут таять полярные льды, и море подступит к домам. Сажень, две сажени, десять саженей, и вот уже старые портовые города окажутся под водой. Красоты Венеции придется осматривать из водолазного колокола, на полях Голландии процветут водоросли, Медного Всадника переплавят в Медного Матроса. Изменится климат, и, согнанные с земли недородом, неприкаянные массы крестьян столкнутся с обездоленными жителями затопленных земель. И вся эта голодная толпа хлынет неукротимо – в Новый мир, занимая лишенные государственной власти земли, стихийно, бурно, анархично!

Он вздохнул.

– Вот тогда – попомните мои слова, Александр Михайлович! – мы с тоской вспомним пальбу, хищных ящеров и извержение вулкана.

– Предвидите новое переселение народов? – скептически поинтересовался Никольский.

– Предвижу новое переселение родов, – отозвался Обручев. – Мы видели древнюю землю – хороша ли она для человека? Нет. Ее нельзя распахать, нельзя собрать с нее урожай, на ней не растет ничто из того, что потребно нам для пропитания. Я не уверен, что в здешнем редколесье можно выпасать хотя бы коз. Человек принесет сюда пшеницу и рожь, корову и кролика, и курицу – а еще крысу, и подорожник, и лебеду, и одичавших собак. Не знаю, как примут Новый мир первые, но вторые, без сомнения, распространятся в нем, как лесной пожар. Козы, если их не изведут к нолям стимфалиды, могут за считаные годы превратить цветущий берег в пустыню. Кролики… ну, про кроликов в Австралии вы наслышаны.

– По-вашему, Владимир Афанасьевич, – скептически хмыкнул зоолог, – выходит, будто этот мир надо поместить под стекло. Верно, мы – наша цивилизация, я хочу сказать, – обходимся с природой бесцеремонно. Мы используем ее для своих нужд, а если не удается – отодвигаем в сторону. Природа страдает. Но она никуда не денется, как и мы никуда не денемся от нее. Мы меняем ее, мы средство, инструмент эволюции, мы кувалда в руках слепого часовщика. Мы ускоряем перемены, мы отсекаем непригодных и плодим приспособленных. Жаль, что Сергея Константиновича нет с нами – он бы выразился ясней, красноречив был, агитатор… Помните ли, мы с вами вели спор о природе Разлома? Если и впрямь наша Вселенная стала ареной эксперимента неведомой могущественной расы – не в этом ли его цель? И все же мы в силах воздействовать на природу, но не отвергнуть ее, не уничтожить окончательно. Этот мир… – он обвел руками горизонт, будто пытаясь замкнуть в объятьях планету, – слишком велик. Не стоит за него так переживать.

Обручев горько расхохотался.

– Да не за него я переживаю! – воскликнул он. – За нас, за нас с вами и нашу хваленую цивилизацию я боюсь! Крысы и лебеда… а что мы принесем обратно из Нового мира, об этом вы не подумали? Арена эксперимента, чашка Петри – а на ком был поставлен опыт? На безответных динозаврах или все же на нас, самозваных царях природы? Это мы будем подчинять себе Новый мир – или все же он навяжет нам новые правила поведения? Новую эволюционную стратегию? Крысы…

Он перевел дыхание, потирая грудь там, где невидимая злая рука прошла сквозь ребра, чтобы стиснуть железными пальцами стариковское сердце.

– Крысы могут вытеснить в Новом мире нелепых аллотериев, которых мы с вами видели, но они не помешают существованию гигантских ящеров, – проговорил Никольский медленно. – Только в цирковых анекдотах мыши загрызают слонов. Конечно, такая перемена не может повлиять на все остальные виды, связанные взаимозависимостью… но эта перемена будет быстрой только в геологических масштабах.

– Вот именно, – прохрипел Обручев. Боль вроде бы начинала отпускать. – Для всех, кроме аллотериев.

Никольский покачал головой.

– Не понимаю, – проговорил он.

Его прервали торопливые шаги за спиной.

– Манга таон-наалам по! – воскликнула Тала. – Димитри просить вас спускаться в каюту! Скоро! Яйцо трескаться!

Яйца лежали в гнезде из старой фланелевой рубашки, покрывающей грелку с горячей водой – воду регулярно меняли, дежуря по очереди у импровизированного инкубатора. Три узких желто-зеленых яйца длиной чуть меньше ладони – все, что удалось отбить матросам с «Манджура» у стаи разъяренных троодонов.