Найденыш с погибшей «Цинтии»(изд.1959)

— В этом следует ещё убедиться, — ответил иностранец с непоколебимым спокойствием. — Я потому и присоединился к экспедиции, чтобы это выяснить.

Затем Тюдор Броун повернулся спиной и, считая, по-видимому, подобное объяснение вполне достаточным, принялся шагать взад и вперёд по палубе, насвистывая свой излюбленный мотив.

Эрик и Бредежор с неослабным интересом следили за этой сценой. Впервые увидев сейчас Тюдора Броуна, они разглядывали его очень внимательно, гораздо внимательнее, чем доктор. Они заметили, что иностранец, как бы намеренно подчёркивая своё равнодушие, временами украдкой окидывал их взглядом, словно желая проверить, какое он произвёл впечатление. Не сговариваясь между собой, Эрик и Бредежор притворились, будто не обращают на него никакого внимания. Но вскоре, встретившись в салоне, куда выходили двери кают, они стали держать совет.

Для чего понадобилось Тюдору Броуну объявить о смерти Патрика О'Доногана? И какую цель преследовал он теперь, отправляясь в плавание на «Аляске»? На это трудно было ответить. Но невозможно было отказаться от мысли, что его вторичное появление не связано каким-то образом с историей «Цинтии» и «ребёнка на спасательном круге». Ведь интерес Эрика и его друзей к судьбе Патрика О'Доногана объяснялся предположением, что матросу известны причины катастрофы. Именно поэтому необходимо было во что бы то ни стало его разыскать. А сейчас они видели перед собой человека, который сначала по собственному почину пришёл сообщить о гибели Патрика О'Доногана, а потом навязался в участники спасательной экспедиции после того, как его показания были опровергнуты самым непредвиденным образом! Отсюда можно было заключить, что он преследовал какие-то личные интересы, и самый факт его визита к доктору Швариенкрона указывал на зависимость его интересов от поисков, предпринятых доктором.

Все это наводило на мысль, что в раскрытии тайны происхождения Эрика Тюдор Броун мог бы сыграть не меньшую роль, чем Патрик О'Доноган. Как знать, не владеет ли он уже сейчас ключом к этой загадке, тем самым ключом, который они разыскивали так долго и тщетно? Если это действительно так, то как отнестись к его присутствию на корабле — радоваться или опасаться?

Бредежор склонялся к последнему: и поведение, и облик этого странного субъекта внушали ему подозрения.

Доктор, напротив, допускал искренность поступков Тюдора Броуна, который, при всей своей эксцентричности, мог преследовать честные намерения.

— Если ему и в самом деле что-либо известно, — рассуждал доктор, — то близость в отношениях, неизбежно возникающая при совместном путешествии, рано или поздно заставит его разговориться. В таком случае, нам даже повезло, что он находится среди нас! А на худой конец, мы выясним, что же связывает его с ирландцем, если только нам того удастся найти.

Что же до Эрика, то он даже не решался выразить чувство, охватившее его при виде этого типа. Это было даже не отвращение, а ненависть, инстинктивное желание наброситься на него и вышвырнуть за борт. Юноша был убеждён, что этот человек каким-то роковым образом связан с трагедией его жизни. Но Эрик покраснел бы от стыда, если бы, поддавшись своему предубеждению, высказал свои мысли вслух. Он ограничился только замечанием, что, со своей стороны, никогда не принял бы на борт Тюдора Броуна, если бы имел право голоса в этом вопросе.

Как вести себя с таким пассажиром? На этот счёт мнения также разошлись. Доктор полагал, что было бы дипломатичнее обращаться с Тюдором Броуном дружелюбно, чтобы заставить его разговориться. Бредежор, как и Эрик, испытывал непреодолимое отвращение к подобной комедии, да и к тому же трудно было поручиться, что и у самого доктора хватит выдержки довести её до конца. Поэтому было решено предоставить самому Тюдору Броуну и последующим событиям наметить ту линию поведения, которой следовало придерживаться.

Долго ждать не пришлось. Ровно в полдень гонг ударил к обеду. Бредежор и доктор направились в кают-компанию. Тюдор Броун сидел уже за столом в своём неизменном головном уборе, не проявляя ни малейшего желания вступить в разговор с соседями. Грубость этого человека превосходила все границы и делала бесполезным всякое возмущение. Он, казалось, не имел ни малейшего понятия об элементарных правилах вежливости: первым накладывал себе кушанья на тарелку, выбирая лучшие куски, ел и пил с жадностью людоеда.

Два или три раза капитан и доктор обращались к нему с вопросами, но он либо вовсе не удостаивал их ответом, либо нехотя кивал головой.

Это не помешало ему, однако, после обеда фамильярно развалиться в кресле и, ковыряя во рту огромной зубочисткой, обратиться к капитану Марсиласу с вопросом:

— Какого числа мы будем в Гибралтаре?

— Надеюсь, девятнадцатого или двадцатого, — ответил капитан.

Тюдор Броун вытащил из кармана записную книжку и посмотрел на календарь.

— Значит, двадцать второго — на Мальте, двадцать пятого — в Александрии и к концу месяца — в Адене, — пробурчал он себе под нос.

Затем иностранец вышел из-за стола, поднялся на палубу и принялся взад и вперёд шагать по юту.