В холле все разбились по парочкам, слиплись в группы, как будто сейчас все обнимутся и будут плакать.
Никто не замечает, когда я пробегаю мимо них. Я еще никогда не была так благодарна.
Кабинет медсестры Смит находится недалеко от здания школы, в той части кампуса, которую я старательно избегаю из-за близкого расположения к кабинету директора. И посетителей этого кабинета. И кабинета социальных педагогов.
Вероятно, вы можете уловить здесь связь. Я не большая поклонница руководства школы, и они также недолюбливают меня. Но хоть я и не очень знакома с этой частью школы, мне легко найти стеклянные двери медкабинета, потому что там куча народу.
Педагога, которая выглядит спокойнее всех. Этого мне почти достаточно, чтобы развернуться и уйти, но сестра Смит замечает меня первой.
— Викет?
Отлично. Мы никогда не встречались, но медсестра узнает меня с первого взгляда. Моя очаровательная репутация, должно быть, идёт впереди меня.
Сестра Смит прижимает одну руку к моему лбу.
— Ты выглядишь бледной, Викет. Ты заболела?
Нет... ну... может быть. Я еще не решила. Где-то за левым глазом начинает расцветать мигрень.
— Болит в животе, — отвечаю я.
Одна из наших соцпедагогов подходит к нам. Она одета в мужскую футболку и выглядит, как будто оптом скупает корм для кошек.
— Директор сказал, мы можем начать работать со студентами. Мы можем ей помочь?
— Нет, — заявляю я немного громче для того, кого должно тошнить, но уже все равно.
Медсестра Смит уводит меня от другой женщины и указывает на стул около ее стола.
— Сиди здесь, я принесу тебе мокрое полотенце.
— Викет, — говорит медсестра. — Вдыхай через нос и выдыхай через рот. Не думай о тошноте. Расслабься.
Прекрасно. Дайте женщине очки и блокнот, и она станет доктором Норкут, психиатром, к которому меня отправляла Брен. Я носом втягиваю воздух, считаю до пяти (мне надоело уже на трех) и выдыхаю все через рот.
— А сейчас, — сестра садится рядом на стул, протянув мне полотенце, — расскажи, что случилось.
Я минуту обтираю лицо, снова и снова, потому что если она заставит меня ответить, то я вообще не знаю, что говорить. В смысле, с чего начать? С того, когда мой отец начал варить мет в нашем гараже одиннадцать лет назад? Или когда мою мать нашли у подножия высотки четыре года назад? Или вернуться в это утро, когда я обнаружила, что кто-то знает о моих взломах и оставил мне дневник Тессы?
Я трясу головой, как будто не знаю, что сказать, но перед глазами светится
Сестра Смит придвигается ближе. Она гладит мою руку, но ее пальцы просто отталкиваются от моих сжатых кулаков.
— Ты знала Тессу?
Я киваю, но чувствую, что лгу. Мне не должно быть больно, как больно сейчас. Хоть мы и учились в одном классе, я не разговаривала с Тессой годами. Она... была популярной. А я нет. Она была из известной семьи, а я нет. Звучит глупо, как будто это можно было легко исправить, но это не так. Даже если бы ее отец не решил, что мой отец опасен, а я — мусор, мы бы не смогли быть друзьями. Она кинула меня.
Другое дело, что мне очень жаль, и я до сих пор скучаю по ней.
— Вик, — продолжила медсестра. — Полиция считает это самоубийством, и мы собираемся донести это до студентов с помощью соцпедагогов, но... — Она складывает руки в беспомощном жесте. — Она вроде как ушла от нас. Мне так жаль, ты расстроена. Ты хорошо знала Тессу? Ты замечала в ней изменения?
— Ничего не менялось, — поправляю я. На самом деле Тесса и я остались такими же, как были пять лет назад.
— Она говорила тебе что-нибудь о том, как себя чувствовала?
— Нет... ничего такого. — Но раньше говорила. Мы привыкли рассказывать друг другу все, но до ее смерти я была единственной, кто помнил это.
Медсестра Смит замолкает, и долгое время мы просто смотрим, как педагоги подготавливают свои материалы и телефоны доверия.
— Это сильно задело тебя, не так ли, дорогая?
Я не знаю, что сказать, но все равно смотрю на нее. Она расценивает это как согласие. Ее глаза наполняются слезами.
— Дорогая, все пройдет.
Верно?
— Может, тебе следует отдохнуть?
Даже когда не смотрю на нее, я чувствую ее беспокойство. Это проявляется в том, как она держит меня за плечи, как мягок и обходителен ее голос. Она жалеет меня, и я не хочу в этом участвовать, но неожиданно вижу в этом свой шанс на побег.
— Конечно, это расстроило тебя. Я все понимаю, после... ну, ты знаешь... того, что сделала твоя мама.