Иван снова попытался дотянуться до воды, но только причинил очередную боль рукам, пронзившую его миллионами невидимых иголок. В прошлый раз он изловчился и достал кубок, умудрившись не разлить ни капли. В этот раз все попытки ни к чему не приводили.
Он в изнеможении повалился на пол, чувствуя боль во всем теле. Желудок яростно барахтался внутри, требуя пищи и воды. Голова болела так, что его тошнило. Но рвать было не чем. За все время, что Иван находился тут, еды ему не приносили, а сегодня лишили и воды.
«Видно, пришел твой конец, — философски подумал он, — кто-то или что-то медленно тебя убивает. Хотелось бы знать, за что». Ни паники, ни сожалений, лишь равнодушные мысли о смерти мелькали время от времени в его воспаленном мозгу.
Иногда всплывали воспоминания — Иван видел улыбающееся лицо Паны. «Милая, милая Пана… — Пересохшие губы растянулись в улыбке, причиняя новую боль, на которую он даже не обратил внимания. — Так хочется обнять тебя, прижать к себе, утонуть в твоих огромных и всегда испуганных глазах. С самой первой нашей встречи я мечтал об этом. Только признаться боялся. Даже когда догадался, что ты испытываешь то же, все равно боялся. А чего боялся? Сам не знаю. Может, если бы признался, сейчас было бы не так обидно умирать». Мысль так же равнодушно покинула мозг, как и закралась в него. Опять затопила пустота. Если бы не физическая боль, то стало бы совсем хорошо: ничего не чувствовать, ничего не желать, а просто лежать и спокойно ждать смерти.
Волна короткого сна накрыла Ивана. Он нырнул в нее, оставляя боль и жажду за пределами спасительного убежища. Он научился не пускать ничего постороннего в свой сон. Труднее всего пришлось с головной болью, которая отвоевывала у сна большие промежутки времени. Но Иван победил и ее — научился не замечать, как до этого искусственно вызывать этот самый сон.
Он понятия не имел, сколько времени здесь находится. Череда бодрствования и сна изменила его представление о времени. То казалось, что он уже очень долго тут, то вдруг приходила мысль, что еще вчера все было хорошо.
Промежутки между снами, больше напоминающие обмороки, становились все короче. В один из таких моментов, открыв глаза, Иван увидел черное лицо с ярко горящими глазами. Они внимательно изучали его. Вспыхнули злобой, когда встретились с его. За что можно так ненавидеть?
Черное лицо склонялось все ниже. Ядовито-зеленый взгляд погрузился в сознание Ивана. Он прощупывал его воспоминания, пытаясь что-то отыскать в их глубинах. Он снова и снова заставлял Ивана мысленно прокручивать всю жизнь, с того самого момента, как он что-то начал помнить. Особенно интересовали этапы жизни Ивана, связанные с потерей работы, их взгляд прощупывал более внимательно, проходя по ним снова и снова.
Иван призвал на помощь все силы, чтобы избавиться от этих глаз. Но бесполезно.
Все закончилось так же внезапно, как началось. Вспыхнув нестерпимой злобой, глаза пропали из поля зрения Ивана. К физической слабости и истощению добавилось моральное опустошение. Его словно вывернули наизнанку, хорошенько потрясли и вернули в исходное положение, как следует ударив об пол.
— Открой глаза! — Враждебные интонации незнакомого голоса вибрировали в центре головной боли. — Открой глаза!
Иван с трудом приподнял опухшие веки и наткнулся на ядовитую зелень. Словно обжегшись, снова закрыл. Даже так глаза нестерпимо резало. Иван поморщился и тут же услышал презрительный смех.
— Что, слабак, не можешь посмотреть на свою сущность? Это именно то, что тебя ожидает!
Иван так ослаб, что не мог пошевелить даже пальцем на руке. Хотелось спать. Кому принадлежит грубый низкий голос — мужчине или женщине?
Какая-то сила приподняла его над полом и усадила спиной к стене, удерживая в вертикальном положении. Сам он, лишись поддержки, сполз бы на пол, как бесформенное желе. Безразличие ко всему перемешивалось с самоиронией. Если бы он мог, то, наверное, рассмеялся, до такой степени комичной казалась ситуация.
— Открой глаза, слизняк! — «Точно, слизняк! Это слово лучше остальных подходит мне сейчас», — как по команде отреагировало сознание Ивана. — Если ты не откроешь глаза сам, мне придется прибегнуть к силе. Это плохой вариант — закрыть ты их потом не сможешь. Будешь таращиться, пока они не высохнут. Мечтаешь о таком конце? Сперва ослепнуть, а потом сдохнуть?
Иван приподнял веки. Не угрозы подействовали, а любопытство. Он почувствовал, что голос удалился, и ему захотелось разглядеть существо, что так настойчиво требовало зрительного контакта.
Однозначно, это женщина. Невысокого роста, с массивной нижней частью туловища. Возраст не поддавался определению. Она была черная, как сажа, одетая во все черное. Черными были даже зубы, от чего открытый в злобном оскале рот казался черной дырой на черном лице. И лишь ее глаза сверкали, как две невероятно яркие лампочки на всей этой черноте.
Иван заметил воду, и жажда с новой силой заявила о себе.
— Пить, — полу простонал, полу прошептал он.