Понимала, еще бы не понимала. Станет ли Сергей прикрывать свою бывшую — вот о чем переживал капитан Лобанов. Но как же быстро следствие вышло на заказчицу Юлю. Странно, что она не особо пряталась, доверять психопатке Белле и Заварзину — это верх глупости. Она и прокололась. Как-то я выпустила ее из поля зрения, не подозревала, а ведь она не многим лучше Беллы. Решила, если Юля развелась сама, то и мстить не будет.
— Эти два дела решено объединить. Веду оба дела я. Заварзин все валит на вас. Делает из вас прожженную аферистку, что подозрительно. В показания Заварзиной против вас тоже не все сходится. На фото, где у вас другая стрижка и цвет волос, она вас не опознала. Либо она не наблюдательна, либо кто-то действует под вашей личиной. Ахатова навела на мысль, что это может быть Юлия Шалая. Она договаривалась с перекупщиками, — он замолчал. Налил воды из графина и выпил. — Но как вы понимаете, принимать решение о ее аресте и предъявлении обвинений буду не я. Это не в моей компетенции. Но вы-то понимаете, чем это грозит вам?
Понимала. Юля и мать его сына, и бывшая жена. Как бы он к ней не относился, всегда прикроет. Отлично понимала, что дело Изабеллы расследовать до конца не станут. Тот, кто все организовал и выполнил руками Беллы, останется безнаказанным. Повесят всех собак на Ахатову и закроют на лечение. А в деле Заварзина, в котором Юля действовала под моей личиной, как утверждает капитан, всех собак повесят на меня. Если, конечно, Сергей поставит выше правды свою репутацию. А могут быть сомнения? Это же ясно, что расчет Юли Шалой оправдается. Репутация Шалого — это репутация "Интерстройинвеста". Очевидно, что мной придется пожертвовать.
— Сожалею, Дарья Александровна, — следователь отвел глаза. — Экспертиза фото, детектор лжи, очная ставка — все докажет, что вы не виновны. Больше шести месяцев мы вас держать не можем. Или должны предъявить доказательства выдвинутых обвинений, или выпустить, — он снова поймал мой взгляд. Чего он ожидал? Истерики, угроз? Я знала, на что шла, соглашаясь работать у Шалого. По крайней мере, догадывалась. — Надеюсь, ваш шеф постарается, чтобы дело закрыли за недостатком улик. Поговорите об этом с адвокатом. Сейчас дела, где фигурируют дети под особым надзором. Вы же знаете. Ради публичной порки, чтобы показать, что бдим, могут прицепиться к вам и впаять по полной.
Он поймал мой испуганный взгляд и снова отвел глаза, торопливо нажал кнопку вызова. В дверях появился конвоир.
Все, кто может решать, знают, что я не виновна, но я все еще здесь. Мне грозит срок, только потому, что меня подставила Шалая, а не кто попроще. Интересно, когда Сергей узнает, что это она, даже если прикроет от публичного позора, сам ей что-нибудь сделает? Или пожалеет как мамашу своего сына?
Эмоции сменяют друг друга. Злость, обида, страх и разочарование, что все напрасно, я так и не узнала кто из мальчиков мой сын. Каким бы ни был итог, скорее всего мальчишек я больше не увижу.
Вскакиваю и начинаю бегать от стены к стене. В камере четыре пустых места, но я пока одна. Пока… Пока Шалый не принял решения забыть обо мне.
В дверях гремит ключ. Это дежурная. Туповато-отстраненное лицо, сонные глаза невидяще смотрят сквозь меня.
— Пименова, на выход! К вам посетитель.
— Кто? — я вскакиваю с нар, оправляю одежду, ожидая ее ответа.
— Сын, — нехотя роняет женщина
Дарья
Все, кто может помочь, знают, что я не виновна, но я все еще здесь. Мне грозит срок, только потому, что меня подставила Шалая, а не кто попроще. Интересно, когда Сергей узнает, что это она, даже если прикроет от публичного позора, сам ей что-нибудь сделает? Или пожалеет как мамашу Вадима?
Эмоции сменяют друг друга. Злость, обида, страх и разочарование, что все напрасно, я так и не узнала кто из мальчиков мой сын. Каким бы ни был итог, скорее всего мальчишек я больше не увижу. Вскакиваю и начинаю бегать от стены к стене. В камере четыре пустых места, но я пока одна. Пока… Пока Шалый не принял решения.
В дверях гремит ключ. Это дежурная. Туповато-отстраненное лицо, сонные глаза невидяще смотрят сквозь меня.
— Пименова, на выход! К вам посетитель.
— Кто? — я вскакиваю с нар, ожидая ее ответа.
— Сын, — нехотя роняет женщина.
Я бегу, почти лечу вперед. Быстрее увидеть Дениску, родные глаза среди давящего казенного окружения. Как же я соскучилась, хотя прошло всего два дня. Мне кажется вечность. Вечность я в одиночестве среди унылых, давящих стен и решеток. Последнее особенно угнетает и в камере, и в кабинете следователя. Будут они и в комнате для свиданий. Но там будет Дениска, а это все меняет.
Конвоир, женщина лет сорока с лишним весом и едва успевает за мной. Но молча пыхтит сзади, не одергивает. Понимает.
Встречные мужчины в форме с удивлением косятся на меня, кивают знакомой дежурной. Где-то гулко с лязгом хлопает дверь. Это местная особенность, как решетки. Все двери закрываются и открываются с особым грохотом. Точно закрывается в последний раз. С таким звуком, наверное, захлопывается крышка гроба.