Сначала он молчит, просто сидит у камина, опираясь на колено локтем. А потом говорит, глядя на нее пристально. Делая вид, что не заметил иронии, мелькнувшей в ее голосе.
- Ты же знаешь, что это не так, Грин.
Она знает. Видит в его глазах сейчас то, что он не произносит вслух. Он боится ее потерять. И именно поэтому он здесь, рядом с ней. В этой гостиной. В этой жизни. И так будет. Что бы она ни сделала…
- Ты как я, - говорит он потом. – Ты была охренительно права на том крыльце. Ты – как я. Ты боишься. Как я когда-то боялся. Подпускать к себе близко… это охренеть как тяжело. И охренеть как больно, когда ты теряешь. Но дело в том… что мы должны, понимаешь, Грин? Мы должны это сделать. Начать сначала. И я боюсь. Ты права – я охренительно боюсь. Что снова что-то пойдет не так, и тогда все. Долбанный конец. Долбанный, мать его, конец… Но, Грин… Бэт… что, если не попробовав, ты потеряешь что-то другое?
Когда он стал таким…?
Бэт смотрит на него неотрывно и удивляется тому, что слышит.
Он изменился за то время, что она не знала его. За эти месяцы, проведенные врозь. Он уже совсем другой. И в то же время тот же самый. Улыбающийся ей неловко, словно опасаясь, что она сейчас будет смеяться над его словами. Или примет их не всерьез.
Сердце сжимается снова в груди так больно, что нет уже сил терпеть эту боль. Особенно сейчас, когда она видит его таким. Беззащитным. Открытым. Желающим убедить ее в том, что ему кажется единственно верным. И она признает его правоту.
О, она действительно понимает, что его слова верны. Но принять для себя их не может. Неужели он не понимает…?
- То, что тогда было у озера Берк. Бэт… то, что было тогда… и то, что ты сказала… про ребенка… мы ведь могли бы…
- Нет, - качает она головой. – Не могли бы. Не в этом мире. И не в этой жизни.
- У меня одна жизнь, Грин. И больше у меня не будет. И у тебя тоже.
- Я понимаю… но иметь ребенка сейчас… ты сам вынес недавно девочку отсюда. В этом мире нельзя иметь детей.
- И что тогда можно в этом мире, Грин? Давай… ты же такая умная! Что можно в этом долбанном мире?
Выживать. В этом мире можно только выживать.
Нет, Бэтти. Ты совершеннейшим образом не права, моя милая.
Тогда что можно в этом мире, папа? Можно ли любить? Любить, зная, что в любой момент все может закончиться? Что можно делать в этом проклятом мире, папа?
В этом мире можно делать то, что ты себе позволяешь делать. Если ты будешь отвергать от себя все то, что представляет собой смысл жизни, то ты будешь только дышать. Ради чего? Ради чего тебе просто дышать? Я уже говорил, что нам отныне не дано умирать тогда, когда бы нам того хотелось. В любой момент наша жизнь может оборваться. Но зато мы можем позволять себе жить. И принимать от Бога те дары, что он приносит в нашу жизнь. Он подарил Мэгги дочь. Он привел всех под защиту стен. Он помог им преодолеть столько трудностей по дороге к безопасности. И он вернул тебе то, что ты потеряла… в твоей ли власти отвергать этот дар?
Дар? А темнота во мне – это тоже дар, папа?
Она прислушивается к себе, но больше голос отца не произносит ничего в ее голове, говоря от лица той Бэт, что она когда-то была. И она только грустно улыбается Дэрилу, по-прежнему ожидающему ее ответ.
- Я не знаю, - отвечает она наконец. – Я просто не знаю…
- Можно то, что ты хочешь, - твердо говорит он, удивляя ее до глубины души сходством этих слов с собственными мыслями. – Мы всегда хотели найти безопасное место. Крышу над головой. Стены, за которые не попадут ходячие. Чтобы было чем накормить Боевую Малышку. Чтобы можно было спать всю ночь, не боясь ничего. И я всегда хотел, чтобы ты тоже жила в таком месте. И мне всегда было больно, что… что все это случилось с тобой… и ты никогда не будешь… не узнаешь, каково это. Но сейчас я могу… и ты можешь жить в таком месте.
- Мне нет возврата в Александрию, - напоминает Бэт. – Они приняли решение.
- Александрия – не единственная безопасная зона. Есть еще Скотленд, - Дэрил так произносит название зоны, словно выплевывает его. И Бэт невольно вспоминает то, каким он был после разговора с Хэнком. – Мы можем пойти в Скотленд, Бэт.
Она молчит, только смотрит на него, вспоминая тот домик в Александрии, который никогда не станет их общим домом. Никогда у них не будет совместного дома…
- Мы можем пойти в Скотленд, - повторяет он, приняв ее молчание за раздумье. – Он вроде неплохой мужик, этот техасец. И там есть стены. Там безопасно. Там можно жить. Там у нас может быть дом. Я бы хотел, чтобы у нас… был… дом. У нас с тобой, Бэт.
Дэрил так смотрит на нее после этих слов, что у нее сжимается в горле. Потому что она понимает, что это невозможно. Не тогда, когда она может причинить вред живому, сама не понимая того. Особенно, когда может привести вред ему.
- Что, если я когда-либо снова…? – она даже не может закончить фразу. Слишком больно. И слишком страшно.