— Не хочу, чтобы он пережил то, что перенес я.
— Этого бы не произошло, — игриво заметила Руби. — Я бы твердила ему каждый день, что он лучший человек на свете. Мои дети не повторят моего прошлого. Я всегда буду выслушивать их, не ссылаясь на занятость. Я стану им настоящим другом. А каким родителем вы себя представляете?
— Строгим.
— И не только, если вы действительно когда-нибудь женитесь на мне. Впрочем, я не стремлюсь выйти замуж.
— Почему? — изменился в лице Калвин.
— Я не хочу жить как живут мои родители, которые просто ненавидят друг друга. Вот у моих дедушки и бабушки был замечательный брак. Они всегда много смеялись и были неразлучны друг с другом. Человек должен сильно любить того, за кого собирается замуж.
Руби замолчала, ожидая, что Калвин расскажет о своей семье. Но вместо ответа он лишь поцеловал ее в губы. Этот нежный упоительный поцелуй был красноречивее многих слов.
— Меня вполне устроит такой ответ, — не смущаясь произнесла Руби.
Калвин откинул голову и расхохотался.
— Давайте я отведу вас пообедать, — предложил он, — Можете подкрасить губы.
— Отправимся в большой ресторан на Хот-Шоп-стрит?
— Нет, в Хоугатс на Потомак. Это на пересечении Девятой улицы и Мейн-авеню, на юго-востоке. Там готовят самые лучшие блюда из морепродуктов. Полагаю, вам понравится.
Свидание за обедом! Об этом стоит рассказать Ноле и бабушке. Правда, Руби не любила рыбу, но если такая пища нравится Калвину…
— Как насчет китайской кухни? — предложил Калвин, заметив ее колебание.
— Я еще никогда не была в китайском ресторане.
— Тогда отправимся в Драгон.
Руби вопросительно посмотрела на большую корзинку для пикника.
— Я объясню, что в ней наш любимый кот, — улыбнулся Калвин. — Можно также с таинственным видом прошептать что-нибудь насчет военных секретов.
— Мне больше нравится версия с котом, — прыснула Руби.
«О, у Калвина, определенно есть чувство юмора», — подумала она. Впрочем, что-то в этом юноше все-таки настораживало ее.
В ресторане пожилой китаец с длинной жидковатой бородкой вопросительно посмотрел на корзину, но ничего не сказал. Калвин с облегчением закатил глаза, а Руби хихикнула.
Потом они уселись за стол. Руби заказала котлету, а Калвин — блюдо на свой вкус. Орехи оказались сладкими и влажными. Руби так понравилось, что она съела целых шесть штук, Калвин — два. Печенье «Гадание», с запечатанным предсказанием судьбы, оставили напоследок.
— Сначала читайте вы, Калвин. Ну, что там? — настойчиво спросила Руби.
Калвин дважды откашлялся.
— «Ваша настоящая любовь — рядом с вами». — Он густо покраснел.
— Это так романтично! — воскликнула Руби, разрывая упаковку. — «Вы почти там». О, мы должны очень серьезно отнестись к этим предсказаниям. Вы можете отдать мне свое? Я вклею их в альбом.
— Думаю, здесь есть маленькая опечатка.
— Согласна с этим, — улыбнулась Руби, пряча в карман оба послания.
Когда они наконец расстались, было уже двадцать минут девятого. Руби направилась домой, Калвин — на базу; в одиннадцать ему предстояло заступать на вахту.
— Я буду думать о вас, — сказала на прощание Руби. — Если хотите, встретимся завтра вечером. В десять часов вечера я спущусь в вестибюль.
— Я обязательно приду, — крикнул Калвин.
Ночь выдалась на удивление теплой. Запрокинув голову, Калвин всматривался в крошечные звездочки на темном небе. Возможно, Руби сейчас делает то же самое. Ему еще не приходилось встречать такую сильную, волевую и одновременно невероятно мягкую и нежную девушку. Она уже не раз заставляла его смеяться до слез. Признаться, Калвин не мог вспомнить, когда он в последний раз так смеялся. Возможно, давным-давно, много лет назад. Хватит быть таким серьезным и несчастным. Боже, он наконец счастлив! Завтра вечером он будет еще счастливее, когда Руби расскажет ему, как скучно она провела время с морским пехотинцем.
Калвин всматривался через окна автобуса в темноту ночи, строя всевозможные планы устранения своего соперника. Руби должна принадлежать ему одному. Она ведь сама сказала, что будет завтра думать только о нем.
Перед заступлением на вахту Калвин принял душ и переоделся в чистую форму. Он был очень щепетилен в отношении одежды и всего, что касалось лично его, и несмотря на скромность, стремился во что бы то ни стало добиться внимания окружающих.
Приведя себя в порядок, Калвин покинул казарму и отправился заступать на вахту, которая длилась восемь часов. Он уже уселся за свой письменный стол, когда в голову вдруг пришла ужасная мысль.
Калвин хотел стать для Руби поддержкой, опорой, но для этого он должен сам распоряжаться своей жизнью. Сейчас же это не представлялось возможным: служба, обязанности… Калвин неожиданно понял, что Руби не настолько нуждается в нем. При этой мысли у него на лбу выступила капли пота. Сегодня Руби только и делала, что выпячивала собственное «я», а он, подобно медузе, безропотно позволял ей это. Впрочем, сейчас ему было так хорошо, что он постарался побыстрее забыть об этом.