Найдите, что спрятал матрос: "Бледный огонь" Владимира Набокова

Все эти параллели могли бы показаться неубедительными, если бы они не подталкивали читателя на тщательно проложенную тропинку, которая начинается в третьем абзаце «Лолиты»:

А предшественницы-то у нее были? Как же — были… Больше скажу: и Лолиты бы не оказалось никакой, если бы я не полюбил в одно далекое лето одну изначальную девочку. В некотором княжестве у моря (почти как у По).

Когда же это было, а?

Приблизительно за столько же лет до рождения Лолиты, сколько мне было в то лето. Можете всегда положиться на убийцу в отношении затейливости прозы (17).

В то лето, когда Гумберт встречает Аннабеллу, ему исполняется тринадцать, следовательно, это происходит в 1923 году (на той же странице он сообщает читателю, что родился в 1910-м). Лолите в момент встречи с Гумбертом двенадцать лет, родилась она в 1935-м, о чем мы узнаем на 44-й странице из комментария Гумберта к «Who's Who in the Limelight». Набоков весьма старательно камуфлирует точные датировки под малозначительные сведения, и мы послушно забываем о них, принимая за «затейливость прозы» и считая, что числа не играют в тексте значимой роли. Но если при чтении вспомнить о том столетнем промежутке, о котором Набоков пишет в «Комментарии…», то мы увидим, что начало поэтического недуга Гумберта, охватившего его впервые весной на Ривьере (где он встретился со своей поэтической возлюбленной Аннабеллой), перекликается со временем начала работы Пушкина над «Евгением Онегиным» в мае 1823 года в Крыму («колыбели моего Онегина», как называл его Пушкин), — эти «княжества у моря», французское и русское, сливаются в читательском восприятии в той картине детства, которую Набоков рисует в «Других берегах». В «Комментарии…» Набоков размышляет о попытках Пушкина продолжить «Онегина» после завершения работы над основным текстом в 1831 году. Он утверждает, что окончательно Пушкин освободился от своего романа только в 1835 году (за сто лет до рождения Лолиты) (Комм., 675). Чтобы еще туже завязать этот узел, вспомним об именинах Татьяны и дне рождения Лолиты (соответственно 12 и 1 января) в свете того различия григорианского и юлианского календарей, которое оговорено Набоковым в «Комментарии…»:

По правилам григорианского календаря годы 1700-й и 1800-й не считались високосными… поэтому разница между двумя календарями увеличивалась в каждый из этих лет на один день, что в результате составило одиннадцать дней с 1700 по 1800 г., двенадцать с 1800 по 1900 г. и тринадцать с 1900 по 1917. Так, середина июля в России была концом июля в других странах, а означенные на календаре во всем мире дни 12 января 1799 г. и 13 января 1800 г. в России оказались днями Нового года (31. — Пер. Н. М. Жутовской).

Неустранимое расхождение в один день между веком Татьяны и веком Лолиты связано с неопределенностью возраста Гумберта в момент его встречи с Аннабеллой (неизвестно, было ему 12 или 13 лет). Так Набоков складывает двухвековой ковер. Эта складка, как и знаменитая любовь Набокова к зеркальным отражениям, объясняет, почему день рождения Лолиты хронологически предшествует дню рождения ее первообраза из XIX века. Даже их имена, одно из которых начинается, а другое оканчивается на ТА, прикрепленное к палатальной оси, намекают на некую инверсию в пространстве художественного воображения, где важны не хронологическая последовательность, а совпадения, складки и метаморфозы.

В другом, более раннем романе Набокова на «Онегина» возложена сходная, хотя и не столь исключительная задача. В «Даре» пушкинская Татьяна выступает в роли музы русской поэзии: в финале романа сестра Годунова-Чердынцева Татьяна производит на свет девочку — символ преемственности русской литературной традиции — и книга завершается онегинской строфой, записанной прозой: