Я стряхиваю с себя его тяжёлую, как кувалда, ладонь, которой он шмякает меня, словно хочет вдолбить этот самый здравый смысл в мой позвоночник. А я и вправду, словно не в себе: чую, как ноздри мои раздуваются, грудь ходуном ходит. Да ё-моёёё…
— Ладно, — выдыхаю. — Но я буду следить за этой сукой двадцать четыре часа в сутки. И если что-то мне не понравится, я тут же забираю Аську, и плевать на остальное. Я всё сказал.
Аркадий качает головой, а я проверяю в карманах портмоне, телефон, ключи от машины, хватаю сумку, куртку и иду на выход. Не оборачиваясь, кидаю:
— Встретимся в ангаре через сорок минут.
Я знаю, что Аркадий прав. Вот уже какое-то время я ощущаю на своих плечах давление извне. Мелкие и крупные сбои в отлаженной системе, взбросы в СМИ, после которых цены на акции компании резко падают вниз, перемена настроения у некоторых моих постоянных партнеров и недовольное бурчание среди совета директоров — всё говорит о том, что против меня ведется подковёрная война. Мне не привыкать, бизнес по-другому и не делается. Но то, что в эту войну втянули мою семью — очень хреново. Мне надо найти эту гниду и прижать к ногтю. И не из-за боязни потерять треть бизнеса, которому я посвятил всю жизнь, а из-за того, что посмели тронуть семью, святое.
А ещё эта… Линара… мать её, имя-то какое! Слишком благородное для этой прошмандовки. Жаль, плохо разглядел её тогда, у Шамиля. Помню только коленки острые в черных плотных колготках, что мелькали над ступеньками со скоростью велосипедных спиц, да волосы каштановые, с каким-то неестественным мандариновым оттенком. Рыжая? Или красилась уже тогда? Как только дядя допустил?
Хлопаю дверью внедорожника, топлю педаль газа и срываюсь в промозглую морось ноябрьского вечера, кромсая темноту светом от фар.
Ладно, шмара-Линара, скоро встретимся. И молись, чтобы с моей Аськой ничего не случилось, иначе ты нежилец на этом свете. Нежилец…
Глава 11. Линара
— Смотри, Ась, — я тычу в монитор, вмонтированный в спинку впереди стоящего пассажирского сидения. Там в онлайн режиме медленно двигается наш маленький желтый самолётик. — Мы прямо сейчас над морем пролетаем. Уже завтра будем в нём плескаться. Любишь в море плавать?
— Я только в бассейне плавала. Тётя Марина говорит, что в море не гиенично плавать.
— Гигиенично, — поправляю её. — А кто такая тётя Марина?
— Папина подружка.
Хм. Интересная формулировка. Искоса посматриваю на Аську, которая, развалившись в кресле, методично перебирает своими маленькими юркими пальчиками синтетические волосы Барби, превращая их в неряшливые дреды.
— Наверное, ты хотела сказать мамина?
— Нуу… немножко мамина, но больше папина.
Что-что? Ну-ка, ну-ка…
Я взбадриваюсь, эгоистично радуясь тому, что можно хоть чем-то оживить скучный многочасовой перелёт, от которого устала даже я. Что уж говорить о ребёнке?
Выпрямляюсь в кресле и закидываю пробный шар:
— Она, наверное, старенькая, да?
— Кто?
— Тётя Марина.
— Нуу… наверное. Она как…
— Как бабушка Роксана?
— Нет, она… как вон та тётя.
Аська крутит головой, а потом кивает на кресло через ряд, где, уткнувшись в журнал, сидит элегантная женщина, которой на вид не больше тридцати. Мои брови взлетают от неожиданного сравнения.
— И такая же красивая?
— Она… мм… большая. Вот тут, — Аська смешно выпячивает руки перед грудью. — И тут. Руки смещаются к бёдрам.
Толстая? А, ну, тогда ладно. Откидываю голову на подголовник, справедливо полагая, что развивать дальше тему нет смысла. Но странно как-то. Я чувствую одновременно и удовлетворение и разочарование. И никак не могу успокоиться. После минутного молчания, я всё же не выдерживаю, и снова поворачиваюсь к Аське:
— А тут тоже большая? — указываю на талию.
— Нет, тут маленькая. Вот такая.
Ох тыж… Прямо песочные часы какие-то. Я хмурюсь. Нет, мне это определённо не нравится. Не спеши с выводами, Загитова, уговариваю сама себя. Это лишь слова ребёнка.
— Ась, а ты с ней дружишь?
— Ага. Она часто приходит, когда мамы нет. Покупает мне пирожные всякие и кукол там разных.
— А где в это время мама?
— В саратории.
— Санатории?
— Да, она там по многу дней отдыхает.
Что за бред? Нисар ничего не говорила ни про санаторий, ни про Большую Тётю Марину.
Любопытство пересиливает голос совести, и я продолжаю бесстыже вытаскивать из Аськи сведения, которые меня весьма и весьма заинтриговали.
— Так вы с тетей Мариной в бассейне плавали, да?
— Нет, она не плавала, только на лавочке лежала.
— На шезлонге?
— Ну… да, а я с папой плавала.
— И где это было?
— В Сочи. Мы ездили летом на папином самолёте.
Так-так-так, Заир Самирович. И как это прикажете понимать? Откровенный адюльтер при живой-то жене? Не стесняясь ни родных, ни друзей, ни даже собственной дочери?