Наикратчайшая история Китая. От древних династий к современной супердержаве

При столь обширных военных действиях армии постоянно нуждались в солдатах. Принудительная воинская повинность была обычным делом, и временами становилась отчаянной мерой, когда от нее не избавляли ни мальчиков, ни стариков. Девушка по имени Хуа Мулань переоделась в юношу, чтобы занять место своего пожилого отца в одной из таких армий. Прослужив с отличием в течение 12 лет, она получила предложение занять официальную должность, но отклонила его. Когда некоторое время спустя ее боевые товарищи случайно увидели ее в женском платье, они были поражены, так как прежде ни разу не догадались о том, что она девушка. По крайней мере, так рассказывается в «Песни о Мулань», написанной через несколько столетий, в VI веке (до нас дошла лишь версия XII века).

Возможно, Мулань – собирательный образ нескольких женщин той эпохи

Некоторые пересказы ее истории подчеркивают ее женские добродетели, а также храбрость и дочернюю благодарность – после возвращения домой она вышла замуж за того, кого выбрали ей в мужья родители. Однако в одной из версий XVII века она привязалась к боевой подруге и по возвращении домой покончила с собой, чтобы не вступать в договорный брак. Диснеевские версии истории Мулань не имеют ничего общего с реальностью ни с исторической, ни с культурной точки зрения. Начать хотя бы с того, что она сражалась на стороне династии Северная Вэй, чьим правящим кланом были сяньбийцы – протомонгольское племя [7].

Во время войн первой половины IV века около миллиона беженцев хлынули на юг, таким образом впервые перенеся центр ханьской цивилизации на плодородные земли в низовьях реки Янцзы [8]. Среди беженцев были образованные чиновники, которые последовали за двором Цзинь в Нанкин, располагавшийся примерно в 300 км от сегодняшнего Шанхая, где династия вновь восстановилась как Восточная Цзинь.

Третий день третьего лунного месяца был праздником Весеннего Очищения и официальным днем рождения Желтого императора. Было принято устраивать пикники у рек или ручьев, чтобы символически смыть с себя болезни и неудачи. Одно такое празднование в 353 году станет незабываемым вкладом в китайскую литературу и каллиграфию. Группа из 42 ученых мужей, включая даосов и вольнодумцев, собралась в Павильоне Орхидей на горе, находившейся на территории сегодняшней провинции Чжэцзян. Они играли в алкогольную игру: чаши с вином пускали плыть по ручью, и когда чаша приставала к берегу, сидящий ближе всего человек должен был либо выпить вино, либо сочинить стихотворение. Один из участников праздника, Ван Сичжи, увековечил эту встречу в предисловии к «Стихотворениям, сочиненным в Павильоне Орхидей» – работе, славящейся каллиграфией и эмоциональной выразительностью.

Собрались и стар и млад, и присутствовало множество уважаемых людей… а что до питья и сочинения стихов, то мы беседовали свободно и чистосердечно, полностью проникаясь чувствами друг друга. Стоял ясный день с прозрачным воздухом, и нас радовал легкий ветерок; глядя в небеса, мы отвечали на бескрайность Вселенной, а опустив взор вниз, удивлялись многочисленным богатствам земли… века спустя люди будут смотреть на наше время так же, как мы смотрим на более ранние эпохи – как на улучшенное отражение [9].

Несколько столетий спустя император Тай-цзун из династии Тан (тай-цзун означает «великий предок») будет столь высоко ценить сочинение Ван Сичжи, что, как говорят, прикажет похоронить его оригинал вместе с собой; к счастью, он предварительно организовал изготовление точных копий.

В 1965 году ученый и археолог, коммунист Го Можо (1892–1978), тогдашний глава китайской Академии наук, устроил шумиху в китайском научном мире, предположив, что текст и каллиграфия датируются более поздним временем, чем то, в которое жил Ван Сичжи. Этот аргумент вызывал споры в китайской прессе многие десятилетия спустя. Говоря об этом противоречии в своей лекции «Отношение китайцев к прошлому», в которой также обсуждалось относительное отсутствие в Китае сохранившихся руин (в сравнении с европейскими скоплениями развалин вроде Колизея), ученый-китаист Пьер Рикманс размышляет: