Найм

Как я его чётко… Ля-ля-ля… Коленочку так… как по технике положено — к груди… ля-ля-ля…. а потом пяточкой так выстрелил… у-тю-тю… и точно так попал — чуть ниже воротника, чуть выше лопаток… как всё пра-а-авильно получилось… чистый «тык» — ожидаемый «бздынь». А как он ручками машет… ну, прям, ассириец — у тех тоже быки с крыльями были… «Бычара окрылённый». Во, долетел. Заходит на посадку. Глиссаду держи, «бычий гейзер»! Всё, приземлился. Правильнее — «прибздынился». Посадка мягкая, «на брюхо». «У кого это у нас такой мягонький животик»… А теперь ещё и рваненький-драненький… Ну как же славно удачно пнуть плохого дядю в загривок! А как он быстро бежал! Какой я молодец! Прямо ускоритель какой-то.

Как хорошо-то! Как радостно! Человек на своём месте! Полная гармония. «Долго мучившийся этическими проблемами прогрессор, наконец-то, нашёл своё место в историческом процессе: пинать прохожих в холку на задворках».

У меня хватило ума присесть за лопухи. «Гейзерист» достиг дна, поползал там, поговорил с окружающими кустами и кочками, поделился впечатлениями от полётов. Но, в отличие от биржевых котировок, не начал подниматься вверх, а взялся бить все, что попало под руку. Драчуны-подростки пытались убежать от «стоячего бревна», перешедшего в состояние «бревно лежачее». Но ручки у дядя… Ну, не просто же так я рукава лишился! Пару «физкультурников» он поймал. И начал стукать ими друг о друга. О, так он ещё и литаврщик! Звона, правда, нет, но зато какой крик! Надо отметить себе для памяти: возможно создание духового оркестра из туземцев. Вот найду гобоиста и можно приступать. Кстати, а что это там валяется, на дне оврага? Такая неприличная кучка. Похожая чем-то на гобой. Количеством дырочек. С язычками-лоскуточками. Однако, хорошо парнишку отделали.

«Били, били, колотили
Морду в попу превратили».

И, почему-то, старательно порвали одежду. Пойти, что ли, помочь болезному? А на кой? Мне, вообще-то, к кузнецам надо. Но дороги я не знаю, и спросить не у кого. Кроме как у этого… гобоина дырявого.

«Гейзерический» дядя, преследуя своих убегающих «тарелков», убрался вниз по оврагу. «Гобоин» занял сидячее положение на поле прерванной явлением «бычьего гейзера» битвы, и заплакал. Вид каждой части его драного туалета, подносимого к глазам для подробного изучения, повергал его в ещё большее уныние. Попытки вытереть слёзы очередной деталью костюма, отнюдь не успокаивали. Ибо нос у него был разбит в кровь и подтекал как ржавый водопроводный кран без прокладок. Красные разводы на рукавах рубахи, используемых вместо отсутствующих в эту эпоху вообще и у данного индивидуума — в частности, носовых платков — также не повышали эстетизма одеяния.

Парень рыдал всё громче, всё жалобнее, и душа моя дрогнула. Вот же сколько раз повторял я себе: «жалость моя — гибель жалеемого»! Пожалей здесь, с моими бестолковостью и аутизмом, и кого-то убивать придётся. Ведь же ярко выраженная закономерность! Но глубоко вбитые в юные годы принципы гуманистов и общечеловеков в формулировке от Полунина: «маленьких ням-ням — низя» — не позволяли безучастно любоваться столь ярко выражаемым детским горем.

Не, я не дурак: сперва прошёлся по верху оврага до поворота и убедился, что «гейзер юмора морковного цвета» не наблюдается. А уж только потом спустился к «гобою». При звуках моих шагов, парнишка в очередной раз испачкал полу-оторванный рукав собственной рубахи кровью из собственной же носопырки, поднял опухшее от побоев и слёз лицо, и вежливо поздоровался:

— Ну, чего встал? Не видал, что ли? Иди отсюдава!

Из этнографии известно: «Каждый финн больше всего хочет, чтобы его погладили по голове. И больше всего этого боится». Что я и наблюдаю. Хотя и по эту сторону от Ваалимаанйоки. И пейзаж сходный: мордобой, всё же, очень близок по своим проявлениям к пьянке — и морда красная, и встать не может. Бедненький…

Нет, что делает с мироощущением один удачный пинок в загривок противника! Жить хочется! Хочется делать добро людям! И всё вокруг кажется таким милым и добрым. Почти как я сам.

Я уже говорил, что я не дурак? Приятно, что можно повториться. Уходя с края оврага, я прихватил с собой несколько лопухов. Вот, собрал их в стопочку, сложил аккуратненько. И одел на лицо болящего. С истошным криком:

— Дуй!

Дисциплинированный мальчик — дунул. Потом, правда, пришлось ещё два раза лопухи собирать: и крови, и соплей из него вылетело много.

За это время я успел рассмотреть попавшуюся под моё человеколюбие жертву… коллективизма. Ну, били-то же его коллективом. Подросток, чуть меньше меня, мелкий, дёрганный, сопливый, плачущий, гонористый… Типичный средний абориген среднего школьного возраста. И одет средненько. Был одет…

— За что ж тебя так?

— Да пошёл ты!

— Да я-то пойду. А вот ты-то на ногах устоишь?

— Не твоя забота!