Найм

— Как сломал, так и починю. Давай-ка ходу отсюда. А то подымится — разбираться не будет. То ли — ты рядом стоял, то ли — вместе толкал. «Руки-ноги повыдёргиваю»… Тебя сегодня мало били? Ещё захотелось? Ходу, Прокуешка, ходу.

Из видимости от ворот мы убрались довольно быстро. А дальше Прокуй скис, начал снова хромать, отставать и скулить. Мои понукания типа:

— Давай-давай. Догонит — пришибёт, руки-ноги повырывает. оказывали всё более слабеющее воздействие. Наконец, он намертво уселся на край канавы и сообщил:

— Всё. Больше не могу. Ничего он со мной не сделает. Мамка его ублажит — он и уймётся.

Вона как. А я-то никак не мог понять: чего этот «морковный юморист» в полуголом виде по подворью вдовы-кузнечихи бродит.

— Полюбовник, что ль материн? Твой будущий отчим? Тоже кузнец?

— Хто?! Этот?! Да он клещей от щипцов не отличает! Да он… Ладно, пошли.

Из дальнейших хмыканьев и мыканьев выяснилось, что «бычий гейзер» стал «клинья подбивать» к вдове чуть ли не сразу после похорон мужа. Та, после некоторых сомнений стала принимать эти «знаки внимания». Тем более, что без мужика на своём подворье жить тяжело. Народная мудрость тут даёт вполне определённую характеристику: «Жизнь без мужа — поганая лужа».

А мужик ничего — здоровый, работящий. Правда, временами, дурной, но не злобливый. Опять же — из кузнецов. Дядя был вот из этого здешнего кузнецовского клана, много лет работал подмастерьем у старшего брата в кузнеце. А тут, если удастся обратать вдовушку, он получал полный набор и инструментов, и припасов. Была надежда, что обновлённая семья заживёт небедно и в мире с соседями. Все были бы довольны.

— А чего? Мамка вон довольная бегает. Да и вообще… Вон меня сегодня били, так он их всех разогнал, заступился за меня. Здоровый. Так-то он глупый, и мастер никакой. Мало чего умеет. Всю жизнь молотом махал да у мехов стоял. Учиться у него нечему. Ну ничего, я вот в возраст войду да и пойду от них. Долю свою искать. Посмотреть охота как в других городах с железом работают. Может, и до самого Новгорода дойду. Там такие мастера, грят, есть…

— Ты им-то о своих планах говорил?

— А то. Третьего дня всё обсказал. Мамка, ну баба, понятно, плакать сразу. А ейный-то… ну, красный сразу… и говорит: «А чего. Вырастешь — поглядим». А ему-то чё? Батя весь инструмент мне оставил. Вот возьму да и пойду. Ему-то ртов меньше кормить.

— Мда, Прокуй, а ты ведь третьего дня смерть свою поднял. И свою, и матери своей.

— Как это?! Чегой-то?! Какую такую «смерть»?!

— Такую. Вот жениться этот… «юморист морковный» на твоей матушке. После этого — подворье, и всё что в нём — его. А ты тут уходить в дальние края собрался, инструмент забирать. Тебя и кормить нынче надобно, а время придёт — ты майно унесёшь. Толку от тебя… как от козла молока. Пришибить бы тебя потихоньку. И по-быстрому. Покуда не вырос, силы да ума не набрался. И расходов меньше, и кузня целее. Теперь дальше смотри: ты уйдёшь или помрёшь, а на что дяде мамка твоя? Детей у неё лет десять не было. Видать, отбил ей твой отец чего-то. А на что мужику жена бездетная? Кто его в старости кормить-поить-одевать будет? Чужая детва, седьмая вода на киселе? Его-то родня его не бросит. Да только место ему в старости будет со сверчками за печкой сидеть да за каждую горбушку в ноги кланяться. А оно ему надо? Если он этого нынче не понял — вскоре поймёт. И будет матушку твою бить с тоски — смертным боем. Пока она не преставится и место для новой жены, может, вдовы какой с малыми детишками, освободит. И будет у него года через три-четыре и подворье доброе, и кузня богатая, и молодайка с выводком. Что было — то прошло, вас и вспоминать незачем. Ну, может, на Радуницу на кладбище сходит, на могилки ваши.

Глава 137

Прокуй смотрел на меня широко раскрытыми глазами. Это я его испугал? Это что — то самое из найма: «испугать — не знаю чем»? Нет, не испугал. Парень, явно, не поверил моим умопостроениям, посматривает подозрительно. Как-то я неловко… Факеншит! Даже и пугать надо с подходом!

— Да ну. Врёшь ты всё. По-навыдумывал тут всякого. «Смерть поднял»… Пойду-ка я домой. Чегой-то ты… Страсти какие…

— Ну «нет» — так «нет». Хочешь домой — иди домой. Только… Обед-то ты уже пропустил, а у нас не только репа дошла. И ещё чего есть. Да и одежонку твою хозяйка малость подправит. А то вон — штаны-то с прорехой, срам на ветру болтается. А вон и подворье, где мы встали. Гостимила подворье. Слышал, поди? Мой отчим Гостимилу жизнь спас. Мы тут и останавливаемся.

— О-отчим? Так ты, эта, тоже… ну…

— Не нукай. У тебя мать жива. А я — приёмный сын. Матери нет. Один Аким, отчим мой.

— И чего? Ну, и как оно? С отчимом жить? Сильно дерётся?

— Ты дела мои со своими не ровняй. Я к Акиму Рябине сам на подворье пришёл. А не он — на моё. У него и дочка взрослая уже, и внук растёт. Мне с его вотчины ничего не надобно — я свою строю…

— Как «с вотчины»?! Ты чего — вотчинник?! Боярин?!