Наименьшее зло

На следующий день картина за окном сменилась. Веслову захотелось сменить что-то в душе, и он вернулся к китайской поэзии. Закрывал глаза и видел музыкантов, игравших на вершинах гор на китайских гуслях. Казалось – за теми неторопливыми простыми мелодиями стихи и рождались сами. Родители привыкли не только к необычным книгам, но и к необычной музыке. Но против меланхоличного соло Гуциня не имели ничего против. Состояние души хотелось оставить на весь день, и все время читался только древний Китай, от династии Хань до династии Тан. Стихи тех времен, когда китайцы воевали друг с другом, будто специально «готовясь» к вторжению монголов не нравились. И после Монголов тоже. Казалось, что тот Китай был уже безвозвратно утерян.

***

Поезд приходил не менее удобно, чем уходил. На то, чтобы спокойно добраться до Балашихи времени было более чем достаточно. Родственница была рада видеть «своего», но почти все ее мысли были о тяжело больной дочери, практически не вылезавшей из психиатрии.

Павел не любил Москву. Слишком много людей. Словно в каком-то муравейнике. После традиционного посещения Красной Площади он перебрался на Болотный остров и посидел в тиши небольшого парка, который вскоре станет отправной точкой для холодной гражданской войны. Местом «боевой славы» для одних, и местом «предательства страны» для других. Но это будет не завтра. Сейчас просто сидел в тиши почти в самом сердце столицы. Лет через восемь он окончательно поймет – нет ни «правых» не «виноватых». Каждый имеет право на собственную точку зрения как именно развиваться стране. Виноватые, впрочем, тоже будут. Отказывавшие думающим иначе в праве иметь другую точку зрения. Отстаивать и ее словом, и законным делом. И те, кто, начнут плодить ненависть. Но это будет уж слишком не скоро.

Сейчас можно съездить в свое особое место. Сесть в метро и доехать по «Серой» Серпуховской линии до самого конца. А потом до конца легкого метро. У Бутовского пруда как-то особенно хорошо. В тот год весна была необычайно теплой, и снег к середине марта уже растаял. Да, конечно обильной зелени и живности не было, но это было местом комфорта. Но у Веслова была и другая «Мекка». Московский дом книги на Новом Арбате. Тут он интенсивно пополнял свою библиотеку редкими изданиями и букинистикой, плюс у него была куча «заказов». Продавщицы в отделе букинистики не шарахались от Апполония Родосского, просто говорили – «Аргонавтика» отпечатана малым тиражом – покупать только с рук за большие деньги или переложения. Переложений не хотелось. Какой же это «ритуал», когда книгу пересказывали «для самых маленьких» обязательно опуская последнюю трагическую часть.

На новом Арбате, уже не в магазине, а на развалах была куплена «История государства инков». За книгу заломили бешеных денег, но поторговаться Веслов умел. Достаточно радикально, и поэтапно. Сначала сказал, что вернется домой и возьмет книгу в библиотеке, а потом заявит о пропаже и заплатит штраф. Аргументы из серии «против лома нет приема», и, совершенно неожиданно, ценник скостили втрое. Но все это потребовало времени, и в Балашиху Павел вернулся уже затемно. Как раз впервые раз в жизни увидел шизофрению «вживую».

***

В ту командировку Веслов осознал всю "прелесть" езды из пригородов в Москву в электричке. Ездил и раньше, но не ждал по морозным утрам пустой состав, который брали, почти как Бастилию. «Утрамбовывание» до Реутова и «Разутрамбовывание» до Курского вокзала. Конечно, люди ездили дальше и дольше, но отпечаток остался. Желание «пытать счастье» в столице отпало окончательно и бесповоротно.

Не рассчитав время, приехал в первый день занятий слишком рано. Но к услугам Веслова был огромный Измайловский Парк.

Посидев с полчаса в парке, он не торопясь пошел к месту учебы. Старое шестиэтажное здание. В лекционном зале он появился первым. Остальные подтягивались позже. Многие опаздывали. В «потоке» Павел был самым молодым с большим отрывом. Все остальные были директорами или начальниками службы охраны труда больших предприятий. Вскоре Веслов на все это плюнул. Как только заметил, что «дамы и господа» прогуливают все практики и часть лекций. А вечерами было уже общение с «живой шизофренией». Отличный жизненный урок – пришло понимание, что психически больной – не прокаженный, даже имеет свое имя и желание жить и чувствовать хорошее, как и все остальные.