Наёмник

Это был щекотливый вопрос, так как обитал Каргин в те годы в офицерском общежитии, в маленькой каморке два с половиной на четыре. Коридор, сорок дверей, гальюн на восемь очков, общая кухня и все вокруг, разумеется, мужики… Не дом – казарма! С некоторым напряжением можно было бы перебраться в крыло для семейных, но не сразу, а месяцев так через восемь-десять, или снять жилье в Москве, пусть не квартиру, а хотя бы комнату. Но ему полагались боевые за Никарагуа и за ранение, и их могло хватить на взнос в кооператив – то есть Каргин полагал, что хватит, а если нет, родители помогут. А с благодарностью они с Чанитой не задержатся: первым парень будет, внук, второй – девчонка.

Выслушал дон Куэвас про эти планы, покачал головой, окинул взглядом море и небо (сидели они во дворе, в плетеных креслицах) и вымолвил:

– Видишь, Алекс? Тут она родилась и тут живет, и хоть наш домик мал, зато земля просторна. Теплая земля, щедрая, богатая… У вас нельзя так жить. Сумрачно, холодно… Я у вас был, знаю. Ваше жилье как гроб: двери закрыты, окна законопачены, а за ними – мороз и темнота… Хочешь ее в таком гробу держать? И детей, моих внуков, тоже?

Каргин смутился – комната два с половиной на четыре и правда напоминала гроб. Дон Куэвас похлопал его по плечу, сказал:

– Молодой ты еще, не понимаешь долг мужчины. А он таков: обзавестись жилищем, взять жену, родить детей. Но самое первое – дом… Даже у зверя есть нора, а человек – не зверь: ему, чтобы любить, стены нужны, и крыша, и тепло. Будет дом, приходи… – Помолчал и добавил: – Если не передумаешь.

С тем Каргин и отправился домой, потосковал пару месяцев о чернокудрой Чаните, написал ей десять писем и шесть получил в ответ, с обещанием вечной любви и клятвами верности. Но вскоре Чана писать перестала, а жена каргинского приятеля и боевого соратника Димы Гутова познакомила его с Наташей, на какой-то вечеринке, то ли под Рождество, то ли на Восьмое марта. С Наташей он дружил недолго – она училась в Литературном, стихи сочиняла под Беллу Ахмадулину и не любила Киплинга. Очень восторженная девица, таким лишь принцев подавай… Каргин же был не принц, а только старший лейтенант.

Затем повстречались ему Зиночка, Нина и Марина, и на последней из них, женщине практичной и хозяйственной, Каргин застрял на целый год. Вроде бы она его любила – весь третий курс, пока он заканчивал Школу; потом его зачислили в «Стрелу», и тут Марина взбунтовалась. Она была постарше Каргина, с двухкомнатной квартирой, папой в Министерстве транспорта и неудачным опытом семейной жизни – таким, после которого ценят мужчин непьющих и надежных. Каргин ей вполне подходил, и замуж хотелось, но при условии, что дорогой супруг не станет мотаться ни в Кувейты, ни в Боснии с Ираками, а осядет в Москве при транспортном папе, сделавшись годам к пятидесяти железнодорожным генералом. Что вполне могло случиться: папа у Марины был в чинах.

Каргин, однако, тем соблазнам не поддался и все-таки отправился в Кувейт, потом в Ирак, а возвратившись, обнаружил, что вакансия исчезла. Выходит, не той оказалась Марина подругой, не боевой, не подходящей в жены офицеру… Он плюнул и уехал в Краснодар. Неделю там переживал, расстраивался, потом решил, что не судьба, и, отгулявши отпуск, отбыл на сербо-хорватскую войну.

* * *

Так и пошло-поехало: война, передышка и снова война… Высшая школа внешней разведки, «Стрела», Легион, Ближний Восток, Европа, Африка, Америка… Теперь вот остров в Тихом океане… Какого черта он тут делает?.. Вот принесло так принесло – к старой акуле Патрику, к миллиардерским наследникам, к Мэлори, Ченнингу да их разборкам! А для чего? И по какой причине?

Он стоял покачиваясь и старался вспомнить. Деньги? Тяга к перемене мест? Поиски судьбы? Ну, так вот она, судьба: сгинет на проклятом острове, если не в манграх, так в скалах, не в скалах, так в болоте…

– А мог бы стать железнодорожным генералом… – пробормотал Каргин на русском и вдруг обнаружил, что он не в одиночестве.

– Керк-сан! Ты что говоришь, Керк-сан? Не понимаю!

Том держал его за пояс и, кажется, хотел взвалить на спину с винтовкой и всем трофейным барахлом. Вздрогнув, Каргин глубоко втянул солоноватый, пахнувший морем воздух, отсторонился и поднял голову. Уже совсем стемнело, первые звезды робко мерцали на небе, а над восточным горизонтом, у самых остроконечных пиков скал, повисла ущербная луна.

– Не надо, дружище… сам дойду… мешок возьми, вот этот. Сейчас передохнем немножко и двинемся.

Он сбросил глухо брякнувший мешок, повел плечами и сел на землю, покрытую слоем опавшей листвы. Винтовку, однако, Каргин не оставил, а нежно прижимал к себе. Сейчас она являлась стержнем, вокруг которого вращались его мысли; очнувшись от раздумий, он уже соображал, как влезет на какой-нибудь утес или на дерево в парке и отстреляет с двух километров пару-другую обойм. Что там Кренна, крысюк долбанный, толковал о приложении к ВИП-персонам? Вот и приложит его приложение… Лишь бы на мушку попался…