Наират-2. Жизнь решает все

— Хороший конь, ассс! Быстрый, что ветер, ассс! Выносливый, что смерть, ассс! Хоть десятерых на хребет, хоть сотню, хоть тысячу возьмет и даже не споткнется. А уж как пойдет…

Прыг-скок, удар копыт — и огонь обнимает стаю кораблей.

Скок-прыг, подковы впечатываются в землю — и занимаются дальние кварталы смутой, толчется народ, давит друг друга, кричит:

— Бей кашлюнов!

Прыг-скок, дрожит земля под Наиратом, дымят Понорки, питают жаром Острова. И идут, спешат друг к другу волны: одна несет жеребца на киновари, другая стелет лазурь под птичьи крылья. Вот-вот столкнутся, сметая друг друга.

Скок-прыг, и сливаются волны, одним валом идут к границам людского моря, одним кулаком, который вот-вот разобьется о гору. Или гору разобьет, перехлестываясь яростью на бездымную половину.

А всадник знай себе хохочет:

— Садись, каган, на славного коня. На таком на Последний Курултай идти надобно!

Не смей. Не верь. Стой!

Но звенит серебряное стремя, свисают с него вместо конских хвостов косы девичьи, а в них — золотые бубенчики каганари птичками поют, заливаются. Манит седло высокое, алым знаменем застланное, в руки поводья просятся, да плеть сама над костлявыми ребрами замах берет.

— Не обманул я тебя, каган? Хороший конь? Бери его. А я лицо твое возьму.

И вправду череп мясом прорастает, кожею, волосами светлыми. В нижней распустившейся губе кольцо серебром блестит, и глаза, в глазницы севшие, знакомой синевой улыбаются.

— А он и вправду на меня похож, — говорит на прощанье всадник, сошедший с расписного потолка. Смеется и толкает в грудь, опрокидывая в темноту. — Аджа!

Где-то в глубине судорожно сжалось и больше не раздалось сердце.

Страшно.

Но я, Элья Вед-Хаальд, разделившая чужую смерть, заблудившаяся в чужом теле, вопреки всему хочу сохранить жизнь.

Триада 4.2 Бельт

А в награду получишь ты не золотую статуэтку и даже не бронзовую, но лишь нож.

Аттонио из Пеллитьеры.

Ой да шо вы старого человека путаете! Золотая статуэтка, бронзовая, ножик… Я вам прямо-таки с чистых глаз сказать имею, что с ножиком в ентом мире всяко лучше, чем без ножика. А что до бронзы-золота, то есть мастера, навроде Шаффы так оне любую бронзу в золото выварят, да так, шо ни одна скотина, хоть бы и уважаемый коллектор, разницы не учует.

Традиционное толкование притч человечьим языком, которое обычно случается где-нибудь между второй и пятой бутылками в любом трактире. Хотя бы и в знаменитом «У городских ворот».

Рыжая кошка, тяжелым комом скатившись на пол, метнулась к плетеной корзине, упала брюхом на помет, зашипела, упреждая. Шипением ответили из-под кровати, заурчали из шкафа и узкой щели, меж двумя сундуками, грозно рявкнули из груды тряпья. И стихли разом. Затаились.

— Вот и оно, — сказал Кошкодав и принялся проверять двери и ставни. Какие-то замыкал дополнительными засовами, другие, наоборот, готовил на случай внезапного бегства.

А Бельт про себя возблагодарил Всевидящего, что успел кое-как подготовить вахтагу. Оружие, броня… С лошадями паршиво, но не все коту Пробудины.

Входная дверь загремела от ударов, и Орин, нелепый в тряпичной личине, присел наверху лестницы. В одной руке — взведенный самострел, в другой — нож. И что толку было его запирать?

— Открывайте! — донеслось снаружи. — Приказ. От ясноокого Ирджина!

Бельт прижался к стене рядом с проемом и дождался кивка Кошкодава, который осматривал улицу через особое окошечко с хитрой системой линз и зеркал. Отомкнул, придерживая дубовое полотно, чтобы оно не распахнулось полностью. Гонец протиснулся в щель. Худощавый паренек, длинноногий и тонкорукий. По тщедушной вздымающейся груди и всхрипам было понятно — бежал что есть мочи по улочкам и подворотням, перемахивал заборы, проползал в дыры. Спешил, не щадя ни себя, ни одежи дорогой.

Гонец бросил жадный взгляд на кувшин, поблескивавший на прилавке медным боком, но ухватить не решился. И правильно: неизвестно, какой дряни можно хлебануть в лавке алхимика. А потому парень лишь шершаво прокатил по горлу кадык и выпалил:

— От ясноокого Ирджина слова Бельту Стошенскому.

— Я и есть Бельт.

Орина уже было не видать. Исчез наверху, как понял, что это — не облава. Тоже верно, нечего глаза мозолить даже в маске. Сидит сейчас, наверное, в глубине коридора, прислушивается.

Готовится.

— Шею покажи, — потребовал гонец.

Бельт повернулся так, чтобы шрам стал виднее.