– Присаживайтесь. – Фея указала Змею на кресла для посетителей. – Спасибо, что оделись соответственно.
Что да, то да! Тут Змей расстарался. Не в трениках же в Смольный являться и не в костюме «Боско-спорт». Два часа перед зеркалом вертелся, чтобы гражданку Симагину в цитадели городской власти не опозорить. Даже галстук точь-в-точь, как у премьер-министра нацепил.
Змей не спеша, с достоинством опустился в кресло, положил ногу на ногу и скрестил руки на груди. На запястье у него сверкнули дорогие часы, при виде которых у гражданки Симагиной глаза полезли на лоб.
– Ох, Змей, – не удержалась фея. – А вы, однако, пижон!
Змей небрежно посмотрел на часы.
– А кто не пьет? Все, уважаемая фея, имеют страсть заложить за воротник. – Змей похлопал себя по шее. – И бедные, и богатые, и пижоны, и шаромыжники. Я давеча у одного большого босса гостевал. Он из Москвы на собственном самолете прилетел. А какая разница? На самолете или пешком с узелочком за плечами? Цилли, Бриони, Петеки разные и прочая мишура. Как напьются, все на одно лицо. П-и-и-и-и-сать очень хочут. И п-и-и-сают или, грубо говоря, ссут прямо в свои манерные брюки, не успев ремешок из страусиной кожи расстегнуть.
– Змей! Избавьте меня от подробностей. Пожалуйста!
Змей развел руками и преданно посмотрел фее в глаза. Уж чего-чего, а преданно смотреть на начальство Змей умел.
– Почему вы так ненавидите людей?
– Это неправда. Я отношусь к ним индифферентно. Другими словами, спокойно, без страсти.
– Мы все здесь проявления любви. И люди, и мы с вами. Всё есть любовь.
– Когда человеку нужно компенсировать нелюбовь, он приходит ко мне, вместо того чтобы изменять свою жизнь. Знаете, фея, ни один уважаемый мной человек не стал алкоголиком. Так за что мне их любить? Моих так называемых друзей?
– Вы же знаете, что алкоголизм – это болезнь!
– Алкоголизм – это такой же сознательный выбор, как и все остальное. Если человек строит свой собственный ад на земле, он обязательно его получит. Вот смотрите, он обижается, на жизнь, на друзей, на родных, на злого начальника, на жену-мегеру. Они виноваты. Он только, сволочь, на себя не обижается ни капельки. За то, что дружит с этими неверными друзьями, работает на мерзкого начальника и живет с поганой бабой. Ничего менять не хочет. Ни с работы уходить, ни от бабы. Хочет глаза залить и уйти из реальности.
– Змей! А вы не думаете, что человек ничего в своей жизни не меняет не оттого, что не хочет, а от элементарного страха.
– Какого еще страха? – не понял Змей. – А я им что, фиалка нежная, что ли? Меня они почему-то не боятся.
– Это потому, что люди больше всего на свете боятся перемен. Боятся потерять даже ту малость, которую имеют.
– И что они имеют в результате общения со мной?
– Имеют иллюзию. А вы их ни капли не жалеете.
– Ну вот, договорились! Я их еще и жалеть должен! Сук этих, которые по-пьяни дитенка накормить забывают.
– Ну не все же суки!
– Все, кто допивается до встречи со мной.
– А все остальные? Ну, которые на радостях шампанское пьют и веселятся?
– Да ради бога, пускай веселятся! Я ж ни кому водку через клизму не ввожу.
– А если они веселятся, веселятся, а потом – бац, и становятся алкашами?
– Никакого «бац»! Вот взять хотя бы Чемпиона. Близок был парень, на грани стоял. Но взял себя в руки и продолжил жить в реальности. Уважаю. А вот на вас за ситуацию слегка в обиде, – не удержался Змей.
– Не обижайтесь, я старалась как лучше. И не думайте, что я знала, как дело обернется. Пьеса разворачивается на наших глазах, и мы всего лишь можем на нее немного повлиять, но главные авторы-то все равно люди. Значит, не захотела Светлана возвращаться. Но возможность для выбора мы просто обязаны были ей предоставить. Ведь если б она там, в баре, упала, а бармен ее, как пьянчужку, на улицу выгнал, у нее бы просто не осталось выбора. Умерла бы где-нибудь во дворе, как собака бездомная. А так мы с вами создали ей условия для выбора. Именно вы первый пришли на помощь. Хотя и нельзя нам с вами так уж сильно проявляться в реальности. Чемпион вас увидел, но он был в стрессе, и это нас извиняет. А уж то, что операция прошла неудачно, это уже результат выбора самой Светланы.
– Уверены? Вы уверены в том, что говорите?
– Нет. Наверняка никто не знает. Только он. – Фея кивнула головой куда-то в сторону окна, занавешенного белыми шторами-«маркизами». – Хотя я лично знакома с женщиной, которая после такой операции осталась жить. В Невском районе живет.
– Думаете, выбрала жизнь?
– Надеюсь. Однако я позвала вас для серьезного разговора.
После этой фразы феи Змей напрягся. Куда уж тут серьезней.
– И мне даже неловко, имея ввиду ваш опыт и знания, указывать вам… – Фея задумалась. – Я очень уважаю ваше чувство юмора, – продолжила она, постукивая коротко стриженными, отполированными ногтями по коже рабочего стола. – И даже понимаю ваше желание запечатлеть или, прямо скажем, проявить образ друга для наших подопечных… – Фея опять задумалась.
Змей замер, подождал минутку, а затем честно сознался:
– Ни, хе… извините, ничего не понял.
– Я о вашем друге. Настоящем. О Барабашке с улицы Мира.