Он чуть не загнал коня в суматошной скачке по камням, он рыскал наугад, то спеша вслед за уходящим к горизонту солнцем, то пускаясь в противоположную сторону; он изорвал одежду, взбираясь на скалы, чтобы беспомощным взглядом еще и еще раз окинуть пустынное пространство; он бродил по лесу на холме и кричал, и звал, распугав птиц, пока не охрип от крика…
Уже в темноте он вернулся на поляну, где лежали тела Ала, Тинтана и убитых врагов. В изнеможении упал на траву, из последних сил сопротивляясь сдвигающимся стенам отчаяния. Еще оставалось место надежде — он неистово хотел верить в том, что Рения жива. Жива! Просто железная птица унесла ее в свое гнездо — но он найдет это гнездо, это логово, и вызволит девушку, и никакое железо не устоит перед ним.
Тяжелой была бессонная ночь, тяжелой и мучительной, но утро он встретил, уже загнав в глубину все чувства и заперев их на прочный замок. Стиснуть зубы — и действовать! Действовать — как бы ни было тяжело. Действовать! «Только Смерть может закрыть глаза Надежде», — так давным-давно сказал кто-то из первых семи мудрецов Искалора.
Вольный боец встал, взял меч и упражнялся в приемах защиты и нападения до тех пор, пока не почувствовал, что мышцы разогрелись, отошли от ночного оцепенения, и готовы работать. Раздевшись до пояса, он растерся обильной утренней росой, поднял с земли боевой топор и, выбрав место у трех деревьев с жесткими, похожими на кинжалы, длинными пятнистыми листьями, принялся за печальное дело.
Копать могилу было непросто — топор мало подходил для этого, — но Грон трудился с ожесточением и все больше углублял узкую прямоугольную яму. Он не знал, по каким обычаям хоронят умерших в стране Колдуна — в Искалоре жгли погребальные костры; кровавые кинжальщики выносили своих мертвецов в пустыню; островитяне по ночам опускали трупы в воду в Бухте Ушедших, привязывая камни к ногам; горцы рассаживали покойников в глубоких сухих пещерах, спиной к спине… Грон не знал, как поступают с мертвыми в стране Колдуна, но, сам не зная почему, решил, что тело погибшего нужно предать земле.
Он вырыл могилу уже после восхода солнца. С головой закутал Колдуна в черный плащ, осторожно опустил на последнее ложе. Засыпал землей, положил на невысокий холмик семь сорванных зеленых ветвей и ломоть хлеба, вылил на хлеб несколько капель вина. Подумав немного, призвал духов рассвета охранять могилу, поскольку решил, что подобная просьба не повредит Колдуну, даже если тот верил во что-то другое и поклонялся другим духам. Духи рассвета не могли повредить никому…
Потом оттащил подальше от дороги трупы метателей и забросал их ветвями. Если можешь, не оставляй неубранными даже трупы врагов…
Утро уже полностью вступило в свои права, когда Грон подготовил погребальный костер для Тинтана. Негоже бросать на поле боя верных друзей. Исходив окрестный лес в поисках сушняка, он соорудил над верным скакуном высокий шатер из очищенных от ветвей стволов и до самого верха забил его ломким хворостом.
Смесь белого и черного порошков вспыхнула мгновенно — затрещало, засипело пламя, поднялся к небесам извивающийся столб густого сероватого дыма. Задрожал, заструился горячий воздух вокруг костра, так что показалось — деревья скорбно трепещут листвой, провожая коня в дорогу без возврата. Уходил Тинтан, навсегда уходил в другой мир, на бескрайние поля, где бродят молчаливые табуны…
Долго, долго, чадя и шипя, горел костер. Грон, как завороженный, смотрел на огонь, но мыслями был далеко. Упали прогоревшие стволы, подняв в воздух тучу пепла, тлели угли над сожженным Тинтаном. Вольный боец опутал поводьями передние ноги коня Рении, оставил его пастись на поляне. Вскинув арбалет, вогнал стрелу в толстый ствол, обвязал оперение своей голубой повязкой. Положил под деревом плащ. Пусть та, что придет сюда, на эту поляну («духи рассвета, помогите ей прийти!»), знает: он отправился дальше, но обязательно вернется. Сел на коня, прощальным взглядом окинул печальное место и поехал вверх по склону холма, углубляясь в лес.
Где же, ну где железная птица, почему не летит, не нападает, гремя железными крыльями? Он бы ухватился за ее лиловые лапы, не вступая в бой, лишь бы она перенесла его в свое логово, туда, где томится Рения. Измученная, голодная, испуганная — но живая.
Солнце, прорываясь сквозь переплетение ветвей, рассеивало по дороге светлые пятнышки, и разливался вокруг звонкий птичий свист…
…Он перебрался через три поросших лесом холма — три застывших волны — и перед ним взгромоздился четвертый, безлесый и гладкий, похожий на выпуклый щит. С вершины холма открылась залитая солнцем равнина, убегающая к горизонту, на котором бледной тенью вставал то ли лес, то ли еще одна гряда. Дорога, сужаясь, иссякающим ручейком струилась вниз по склону… и обрывалась, залитая морем густой зеленой травы. Дорога кончалась. Кончалась…