Найти Элизабет

Шок медленно ослабевает, но я слишком слаба, чтобы сразу подняться. Поэтому перекатываюсь на другой бок и минуту собираюсь с силами. Вижу ржавую нижнюю часть перил, а под ржавчиной – старую, грязную краску. В морщинках моей ладони собралась грязь; правда, я не могу понять, откуда она взялась. Острые ребра ступеней больно впиваются мне в спину. Я все-таки упала. Эти ступеньки всегда внушали мне беспокойство. Я не ударилась головой, зато изрядно приложилась боком и локтем, и завтра на моем теле точно будут синяки. Я чувствую, как они наливаются под кожей, оставляя на ней следы, похожие на сок черной смородины. Помню, с каким удовольствием в детстве я рассматривала на себе синяки. Черные и синие, формой напоминавшие облака. Я всегда обнаруживала их на бедрах, поскольку именно этой частью тела натыкалась на мебель, или фиолетовые пятна на ногтях, если вдруг прищемляла пальцы. Однажды моя подружка Одри, дурачась, чуть не свалилась с обрыва Ист-Клифф, и у меня после этого долго оставалась на груди темная полоса, – в том месте, где я прижималась к перилам, когда вцепилась ей в руку. А после этого у меня снова появились синяки, но их оставила мне та сумасшедшая, что гналась за мной до самого дома.

Меня отправили в бакалею, и я увидела ее возле прилавка. Я попросила банку консервированных персиков и порцию кулинарного жира по маминой продуктовой карточке, а сумасшедшая пробормотала что-то невнятное, обращаясь к хозяину магазина. Я стояла в стороне, глядя на высокий потолок бакалеи, пока мои покупки взвешивали и упаковывали. В нос мне бил сильный запах анисового семени, и мне почему-то показалось, что он исходит от сумасшедшей женщины, хотя, скорее всего, это пахли банки с лакрицей – те, что стояли на подоконнике. Я расплатилась и, прижимая покупки к груди, вышла. Здесь я остановилась, ожидая, когда мимо проедет трамвай. В следующую секунду кто-то больно ударил меня по плечу. Сердце едва не выскочило из груди. Из горла вырвался сдавленный свист.

Это была она. Она увязалась за мной следом и ударила меня зонтиком. Она всегда носила с собой зонт, старый, потрепанный черный зонт, наполовину раскрытый, отчего он напоминал раненую птицу. Эта женщина обычно останавливала автобусы, встав посреди дороги и размахивая этим самым зонтиком. Стоило автобусу притормозить, как она задирала платье и выставляла напоказ панталоны. Говорили, что она ведет себя так потому, что ее дочь насмерть сбил автобус. Это было еще до войны.

Наконец, последний трамвайный вагон скрылся из вида, и тут – бац! – новый удар. Я пустилась наутек. Она бросилась вслед за мной. Я прибавила ходу и уронила банку с консервированными персиками. Охваченная паникой, я ускорила бег, а она не отставала, крича что-то неразборчивое.

Я ввалилась в кухонную дверь, позвала маму, и та выскочила на улицу, чтобы отогнать сумасшедшую и подобрать банку с персиками.

– Я всегда тебе говорила: не смотри на нее, не заговаривай с ней и держись от этой сумасшедшей подальше, – сказала мама, когда вернулась домой.

В ответ я лишь пробормотала, что так и делаю, но она все равно меня преследует.

– Знаешь, мне кажется, что она просто не любит, когда ей попадаются девочки, – ответила мама, выглядывая в окно, чтобы убедиться, что сумасшедшая ушла. – И все потому, что ее дочку сбил автобус.

После этого случая у меня на плече примерно с неделю оставался синяк. Темное пятно на белой коже. Синяк был такого же цвета, что и зонтик сумасшедшей. Как будто зонтик оставил на мне частичку себя, вроде пера из сломанного птичьего крыла.

Глава 3

Я позвонила доктору. Карла велела мне этого не делать, но у меня очень болит рука. Мне кажется, что это симптом чего-то более опасного. Она же считает, что по утрам такое бывает у всех старых людей. Карла не употребляет слов «старые люди», но я знаю, что она имеет в виду. Когда она узнает, что я все-таки ее не послушала, то обязательно сообщит моей дочери, чтобы та меня отругала.

– Ради бога, мам. Тебя же просили оставить в покое этого несчастного человека, – говорит Хелен, устроившись на банкетке у окна и глядя через стекло.

– Но, Хелен, я больна, – жалуюсь я. – Мне кажется, что я больна.

– В последнее время ты только это и говоришь, хотя с тобой ничего не случилось. Просто ты давно немолода, и тут никакой доктор не поможет. А вот, кстати, и он, – с этими словами моя дочь соскакивает со своего места и бежит открывать входную дверь.

Они о чем-то разговаривают в холле, но я не могу разобрать ни слова.

– Ну, миссис Стенли, – произносит доктор, входя в комнату; он на ходу сматывает провода от наушников к плееру или чем там сейчас они пользуются. – У меня утром много дел. Зачем вы хотели меня видеть?

Это мой молодой доктор. Очень молодой и очень красивый. У него черные волосы, и челка падает на лоб. Я улыбаюсь ему, но он не отвечает на мою улыбку.

– Со мной все в порядке, – говорю я. – Что за переполох?

Он громко сипит, выдыхая через нос, как будто куда-то торопится. Или как корова на лугу.