Найти Элизабет

Церковь, в которую она ходит, – древнее каменное здание с витражными стеклами, на которых изображены мученики с комично безмятежными ликами. Все прихожане до одного явно приоделись по этому случаю – по крайней мере, приложили к этому усилия. У многих на шее шелковые шарфы и какие-то сверкающие штуковины в волосах. Несколько минут я на их фоне чувствую себя неловко. Затем вспоминаю, что я стара и на меня никто не смотрит.

Я беру книжечку с гимнами и сажусь на скамью. «Современные и старинные гимны», – читаю я. Несколько людей оборачиваются и смотрят на меня. Здесь их немного, не более дюжины. Запах древесины и лака напоминает мне о школе. Мне кажется, что здесь очень уютно, а все потому, что вокруг меня много блестящей бронзы и цветов. Начинаю понимать, почему пожилые люди ходят в церковь.

В конце каждой скамьи лежат букетики, и я протягиваю руку, чтобы погладить лепестки на том из них, что ближе всего ко мне. Головка одного цветка отрывается, и я прячу ее в карман. Это действие мне знакомо, и я повторяю его: вытаскиваю цветок из кармана и снова прячу обратно. Но я не могу понять, что это значит, да и цветы, пожалуй, не те. Должен быть желтенький цветок кабачка, а эти белые. Они как будто остались после какой-то свадьбы. Возможно, вчера здесь была чья-то свадьба. Мне говорили, что молодые люди, как и встарь, проводят брачную церемонию в церкви. Я засовываю в карман руку и слышу, как викарий откашливается. Люди на других скамьях склоняют головы в молитве. Лепестки цветов нежные, их легко смять. Помятые мне нравятся даже больше – так они более естественны, чем в букетах. А вот цветы на скамьях слишком похожи на те, что можно увидеть в засушенном виде под стеклянными колпаками Викторианской эпохи, сухие и безжизненные. И какие-то отталкивающие.

Мы встаем и поем, садимся и молимся. Я совершенно забыла, насколько утомительны могут быть церковные службы. Я не в силах соблюдать все ритуалы и вскоре перестаю понимать, где нахожусь. Так что я лишь делаю вид, будто повторяю все за другими прихожанами. Заметив, что во время проповеди я шевелю губами, викарий удивленно смотрит в мою сторону.

Наконец наступает время для чая. В дальнем конце церкви стоит внушительного размера металлическая емкость на тележке и много зеленых чашек. Их слишком много для такого небольшого количества людей.

Незнакомая мне женщина в стеганой жилетке того же цвета, что и чашки, подходит ко мне с жестяной коробкой печенья.

– Мы не видели вас раньше, – говорит она.

– Не видели, – соглашаюсь я и тут же прихожу в смятение. Я не знаю, где я. И что делаю здесь. Я переминаюсь с ноги на ногу. Затем беру два печенья и осторожно кладу на блюдце.

– Вы местная? Или приезжая? – спрашивает она.

– Я не знаю, – отвечаю я, чувствуя себя глупо. – То есть я хотела бы знать, где мы находимся.

Женщина улыбается. Это добрая улыбка, но полная смущения.

– Это церковь Святого Андрея.

Название ничего мне не говорит. Мне не хочется задавать новых вопросов.

– Наверное, вы регулярно ходите в другую церковь? – высказывает предположение незнакомка. – В паре улиц отсюда есть еще одна церковь.

Я отрицательно качаю головой. Я не забыла свою религию. Я знаю, что не принадлежу ни к методистской, ни к баптистской церкви. Можно даже сказать, что я не христианка.

– Извините, – говорю я. – У меня плохо с памятью.

Женщина смотрит на меня так, будто такого описания для нее не вполне достаточно, однако кивает и делает глоток чая, прежде чем представить меня викарию. К счастью, я научилась постоянно мысленно повторять свое имя.

– Как вы поживаете? – спрашивает викарий, пожимая мне руку. Ладонь у него необычайно мягкая – не иначе, стала такой гладкой от бесчисленных рукопожатий. – Надеюсь, вы получили удовольствие от службы?

Я не подозревала, что от нее можно получать удовольствие, и поэтому его вопрос застал меня врасплох.

– О! – отделываюсь я вместо ответа коротким восклицанием.

Викарий и женщина в жилетке отходят от меня – видимо, их отпугнули мои невразумительные ответы. Я смотрю на мой чай и печенье, не понимая, что с ними нужно делать. Наблюдаю за тем, как мужчина берет с блюдца два кусочка сахара, кладет их в чай и размешивает ложечкой. Со вздохом облегчения делаю то же самое с двумя печеньками и принимаюсь мешать получившуюся кашицу ложечкой. Внезапно замечаю, что все окружающие меня люди наблюдают за мной, за исключением женщины в стеганой жилетке, ее взгляд устремлен на своды церкви.

Она подталкивает локтем стоящего рядом с ней мужчину, и тот кашляет.

– Нет, она была нездорова, – произносит он. – Это выяснил Пол. Это он ее подвозил. Верно я говорю, Пол?

Маленький человечек с зачесанными на лысину волосами кивает.

– Да, верно, – подтверждает он. – Естественно, ее сын позвонил мне. Я сказал ему, что мы будем молиться за нее…

– Конечно, конечно.

– Вообще-то, я был в доме несколько раз до того, как мне позвонили. Малоприятная вещь, скажу я вам. Я стоял перед домом, и мне никто так и не ответил.

– Элизабет, – неожиданно произношу я, хотя и не хотела этого делать.