Найти и обезвредить. Чистые руки. Марчелло и К°

В ожидании незнакомца Деверев корпел в камере над планом захвата Кронштадта, в котором когда-то служил. Одновременно он готовился выдать себя перед незнакомцем за участника побега, которого ждет расстрел. Причины его ареста могли подтвердить оставшиеся в живых военнопленные в тюрьме.

Фон Мейснер распорядился допрашивать новичка-узника днем и ночью, тщательно восстановить его биографию, особенно период проживания на Дальнем Востоке и в Новороссийске.

Гауптман Вайнеманн из отдела фон Мейснера, допрашивавший доставленного из Германии соседа Деверева по камере, докладывал:

— Можно полагать, господин майор, что Пери не имеет никакого отношения к нашему Кемпке-Пери, работавшему в Новороссийске. Вероятно, простое совпадение. Он глуповат, кстати сказать.

— Объясните мне, пожалуйста, их одновременное пребывание в Сибири и другие совпадения.

— Господин майор, военнопленный Пери жил в Сибири, в Новороссийске ни разу не был.

— Пери выдает себя за эстонца. Где он жил в Эстонии? Знает он эстонский язык? Что знает о нашем Кемпке? Тоже эстонце?

— Он утверждает, что его отец эстонец, а мать русская.

— Допросить его еще раз — узнать, где проживали родственники в Эстонии, найти людей, которые бы подтвердили, что он выходец из Эстонии.

И Амурского снова и снова допрашивали, а в камере напористо лез в душу с расспросами Деверев, которого Амурский сразу раскусил. Абвер хотел основательно проверить заподозренного Пери-Амурского, но Деверев ничего не мог доложить фон Мейснеру об узнике, с которым сидел в одной камере. Даже фамилии не мог узнать. Высказывал опасения, что тот ночью может его задушить.

— А при разговоре об участии в лагерном подполье, — плакался Деверев, — загинал палец крючком под моим носом и предлагал разогнуть.

— Что это значит? — возмущался фон Мейснер.

— Господин майор, — объяснял переводчик, — это значит, что он ему не верит.

Так ничего и не добившись от Амурского, фон Мейснер вынужден был согласиться с мнением Вайнеманна о необходимости избавиться от этого довоенного дела по Новороссийску, которое им подсунуло начальство из Берлина.

Рано утром, когда выводят на расстрел, тюремщик распахнул дверь и назвал номер. Из камеры вышел Деверев. Щурясь от света карманного фонаря, он повернулся лицом к стенке и ждал, пока охранник закроет камеру. До Амурского, оставшегося в камере, донеслось, как щелкнули наручники на руках Деверева. Больше он его не видел, но ему пришлось о нем слышать в общих камерах, пока его держали в этой тюрьме по непонятным ему причинам. А после Амурский оставался узником штрафного лагеря до конца войны.

 

«В январе-марте 1944 года шеф направлял Д. (в телеграммах фамилия Деверева обозначалась одной буквой) в филлинский лагерь, где агентурой была раскрыта подготовка к побегу. Участников заключили в тюрьму в Тарту. Д. тоже содержался в тюрьме. Выполнял там задания шефа. Некоторые из участников расстреляны. Ему объявлено, что предложенный им план захвата Кронштадта осуществить нельзя. Сидит в камере вдвоем. Можно предположить, что проверяют военнопленного, привезенного из Германии, который выдает себя за эстонца. В начале апреля Д. из тюрьмы освободили и направили в абверкоманду. Иван».

Начальник особого отдела бригады уже не раз перечитывал сообщения «Ивана» и размашистую резолюцию на нем начальника управления «Смерш» фронта. Потом пригласил к себе оперуполномоченного Сафронова и объявил ему о том, что Деверев — агент абвера и его необходимо объявить в розыск, так как он может быть заброшен в наш тыл.

— А вы сомневались, товарищ майор, — напомнил Сафронов.

— В нашем деле всегда надо сомневаться. Это золотое правило для контрразведчика. Скажем спасибо тому, кто добыл эти сведения и сумел их переправить через линию фронта. А что же мы — не могли предупредить предательство? — спросил себя и оперуполномоченного майор.

— Должны были, — твердо сказал Сафронов. — Несу полную ответственность, товарищ майор. А тому товарищу нижайше кланяюсь и в долгу перед ним не останусь.

— Достается ему там... Каждый час, что год. А может, его и нет уже. Такая работа... Но будем надеяться на лучшее. Гитлеровцы твердят о сверхчеловеке и не подозревают, что сверхчеловек — простой смертный славянин — сидит у них переводчиком.