Найти и обезвредить. Чистые руки. Марчелло и К°

Карцев водил нас по расположению русских войск, потом шаг за шагом раскрывал стратегический замысел Дмитрия Донского, истоки уверенности русских воинов в победе. Нельзя было без волнения слушать, как сошелся в смертельном поединке Пересвет с Челубеем и как в жестоком кровопролитном сражении на Куликовом поле решалась судьба Руси, поднявшейся на решительную борьбу с золотоордынским игом, как еще тогда Русь спасла Европу от порабощения, показала свою силу турецким и немецким захватчикам.

Не только мы с Сергеем Пановым, но и самые пожилые и опытные из нас остро переживали слова поэта Блока, которыми лектор закончил один из своих рассказов:

В степном дыму блеснет святое знамя
И ханской сабли сталь...
И вечный бой! Покой нам только снится...

— Удивительный человек, — не переставал восторгаться Карцевым майор Силенко. — Обязательно в отпуск поеду на Куликово поле. Возьму с собою сына и похожу с ним по осеннему полю в тишине. Хорошо бы там переночевать где-нибудь и на Непрядве посмотреть восход солнца.

Мы с Сергеем тоже собирались вместе съездить на Куликово поле. Но — когда найдем мы время для этого?

Вечером по дороге на работу меня догнал Сергей. Он был в кепке, армейских сапогах, гимнастерке с отложным воротником и галифе, которые недавно сшил в ателье. Широкий ремень перетягивал впалый живот. Сергей никогда не задумывался над тем, с чего и о чем начать разговор. Он мог заговорить с любым человеком в любом месте и на любую тему. Я всегда удивлялся этой его способности и по-хорошему завидовал, как это у него получалось совершенно естественно. У меня так не всегда выходило.

— Слыхал? — включился Сергей с ходу. — Завтра на картошку едем в подсобное хозяйство. Готовь лопату. Контра обождет, пока возвратимся, — шутил он.

Мы пришли с ним в управление. Майора в кабинете не оказалось. Он был на докладе. Я занялся подготовкой к докладу о неизвестном Антоне. На обложке уже красовалось это имя, выведенное большими буквами.

Вернувшись от начальства, Георгий Семенович попросил закурить. Значит, майор волновался, хотя внешне, как всегда, был спокоен.

— Поворчал, — сказал он, указывая рукой на прямой телефонный аппарат, соединявший его с начальником управления, которого сотрудники между собою звали Дедом. Раскуривая папиросу «Казбек», Георгий Семенович добавил: — Добродушно поворчал... — И посмотрел на меня загадочно, с едва заметной улыбкой. — Звонил тут без тебя Амурский, просил передать извинения за то, что задержал обещанное. Сказал: был в отпуске. Так что все правильно. Оставайся завтра на месте, а мы там за тебя поработаем, заготовим картошку и на твою долю.

На следующий день приехал Амурский и передал мне вторую часть своей биографии.

— Ехал на базар и решил прихватить с собой, чтобы не тащиться тебе в Криволучье на трамвае, — сказал Викентий Петрович, передавая конверт.

Трамвай, случалось, не ходил в поселок, и мне приходилось шесть-семь километров считать шпалы. Я поблагодарил Амурского за то, что он избавил меня от поездки, а скорее от пешего хождения туда и обратно, хотя эти хождения и не шли ни в какое сравнение с недавними фронтовыми маршами, не занимали много времени. Правда, шагая в поле, я получал возможность без помех поразмышлять над своим бытием, над «мелочами жизни», как говорил Сергей, и над личностью Амурского, который в разговоре, как я заметил, больше прислушивался к своему собственному басовитому голосу, как к эху, наблюдая, насколько внушительно он звучит для меня. «Зачем?» — задавал я себе вопрос.

В заявлении он тоже не удержался от громких фраз, назвав описанную им историю не иначе, как «загадкой века». Эти два слова были не только иронией автора, но и, видимо, рассчитывались на привлечение нашего внимания к загадочности приключения, случившегося с ним в плену.

У майора наверное были материалы куда важнее, чем расплывчатое заявление Амурского, но Георгий Семенович обратил мое внимание на «загадку века», утверждая, что подобных слов в заявлениях раньше не встречал. Его занимала их необычность, и он деликатно настаивал уделить внимание розыску. Правда, временами приходилось замечать и другое — сомнение майора и даже молчаливое разочарование моими докладами, но об этом можно было только догадываться.

6

Вечером я сидел в кабинете один. В управлении стояла тишина. За окном хлестал осенний дождь. Подумал о коллегах, собиравших в поле картофель. Передо мной лежала ученическая тетрадь, исписанная крупным красивым почерком.