Найти и уничтожить

– Короче говоря, пока я занимался своими делами, связывался с вами, как вы просили, и все такое разное, хива-манны так избили этого пленного, что его спасла разве потеря сознания. Честно говоря, сперва мне доложили – тот человек умер, забили насмерть. Я взбесился, ведь он вызвался сотрудничать и, значит, в некотором роде считается собственностью рейха, – Гройс ухмыльнулся. – Признаться, я даже не знал, спасет ли ситуацию приказ примерно наказать виновных, вплоть до повешения. Но пленный остался жить, пролежал без сознания до темноты. Видимо, лупили в основном по голове.

– Искалечен?

– Наш врач осмотрел его. Представьте – только ушибы, кровоподтеки, ничего не сломано, ни единого ребра. Возможно, легкое сотрясение.

– Пройдет. У славян крепкие черепа. Я прав? Я прав…

…Когда привели пленного, он уже успел смыть кровь с лица. Но лагерные лохмотья были вымазаны кровью вперемешку с грязью. К тому же от него несло прелью, дерьмом, псиной и еще какой-то дикой смесью запахов, которые Отто Дитрих не раз обонял, работая с военнопленными, представлявшими интерес в качестве потенциальных агентов-диверсантов.

Жестом велев оставить их одних, капитан кивнул заключенному на табурет, сам остался стоять – глядя на собеседника сверху вниз, Дитриху было удобнее работать.

– Николай Дерябин? – спросил он по-русски.

– Да, – пленный сплюнул кровавую слюну прямо на пол. – А вы…

– Сразу скажу – не надо удивляться. У многих брови лезут на лоб от моей русской речи. Мой дед, барон фон Дитрих, умудрился в середине прошлого века жениться на русской княжне. Это был его второй брак, так что во мне нет славянской крови. Кстати, бабушка была русской только наполовину. Среди русских дворян со времен царя Петра таких имелось много.

– Историю знаете, – Дерябин снова сплюнул.

– Я разведчик. В нашей профессии важно знать не только свою историю. Так вот, бабушка, пока не умерла, учила меня вашему языку все время, что я гостил у них в поместье. После сам изучал язык врага. Разве вы не учили в ваших школах немецкий?

– Я плохо учился.

– Зато у вас, как вижу, большие способности к выживанию. И, похоже, высокий болевой порог. Мне рассказали о маленьком спектакле, устроенном вами сегодня утром в лагере. Вот, захотелось с вами познакомиться.

– Познакомились.

– Ладно, – Дитрих щелкнул пальцами. – Чтобы я не тратил на вас свое время, докажите искренность ваших намерений служить рейху и фюреру. Иначе я пойму – вы просто испугались, приняли скоропалительное решение, уже жалеете о нем, думаете, как бы дальше выкручиваться. В таком случае вы перестанете меня интересовать. И в лучшем случае вам придется записаться в ряды хива-маннов, пополнить собой местную полицию, охранять своих же товарищей, с которыми еще утром проснулись в одном бараке. Готовы?

– Что надо делать? Кого-то расстрелять?

– Ну, это всегда успеете. Итак, почему я, капитан военной разведки, должен вам верить?

– Можете не верить, – Дерябин опять сплюнул, повел плечами.

– Плохой разговор, Николай. Я человек занятой, могу встать и уйти. Вы останетесь здесь, и вашу дальнейшую судьбу я вам примерно обрисовал. Хотите служить в одном подразделении с теми, кто сегодня избивал вас до потери сознания?

Дерябин вздохнул.

– Я… Я могу быть полезен именно вам…

– Мне?

– Разведке.

– Чудесно. Чем именно?

Николай снова вздохнул. Дитрих не торопил, понимая: пленный на пороге важного для себя решения.

– Я – офицер… Служу… служил в НКВД… При Особом отделе батальона…

– Уже интересно, – довольно кивнул Дитрих. – Вот и ответ на вопрос о вашей смелости, нестандартности поведения. К тому же, судя по всему, вам удалось скрыть это в лагере. Так что браво вашему мужественному признанию. Однако вы сказали не совсем то, что я хотел бы услышать.

– То есть?

– Мне нужна информация не о вас, Николай Дерябин. Вы спросили, надо ли кого-то расстрелять… Крещение огнем практикуется, но не в Абвере. И уж точно не мной. Вы отрезаете себе путь назад. А тот ваш соотечественник, которого вы согласились бы убить, и без вас был бы расстрелян. Не раньше, так позже. Либо же умер как-то иначе. У военнопленных масса возможностей умереть. Я прав, скажите? – И привычно ответил самому себе. – Я прав.

– Тогда чего нужно?

– Информация, Дерябин. То, чем я лично мог бы воспользоваться и что способно изменить чьи-то планы. Возможно, вы каким-то образом узнали нечто, и эти сведения помогут нам здесь накрыть подпольную сеть. Или – радиоточку. Или – выйти на партизан. Мы, Абвер, партизанами не занимаемся, но если такая информация появится, я готов передать ее в гестапо или другую, не менее компетентную структуру.

А лучше – воспользоваться самому, утерев нос гестапо или кому-то еще, подумалось при этом.

– Особый отдел мотострелкового батальона, – повторил Дерябин. – У нас другая, как это… специфика… – И вдруг осекся, встрепенулся и выровнялся на табурете: – Я знаю! Я могу, господин капитан! Только вам надо успеть!

– Куда?