Найти себя

– То ж бог! – изумленно всплеснула она руками.– Он, чай, и сам на небесах проживает. Да и кому от того худо стало? Эвон, какого мальца от голодной смертушки спасли,– напомнила Марья Петровна про Алеху,– да и сами живы остались – куда как славно. А просимому тобой иные хозяева. Они все больше в темноте живут, во мраке. Молодая была, не понимала, а теперь нипочем отваживать любовь не займусь. Будя! – И уже вдогон мне проницательно заметила: – Да к иным прочим не удумай ходить – либо обманут, либо... убьешь его. Памятаю я, из чего зелье оное варят. Крепки те корешки, тяжела травка. Их токмо в полном здравии выдержать можно, да и то не столь долго – от силы с десяток лет, ну пущай полтора. Вона царь-батюшка Иоанн Васильевич на что дюж был, ан и он чрез дюжину годков свалился. А ежели сердчишко и без того никуда, тута лета одного за глаза хватит, и все.

– А что, у Квентина оно никуда? – удивился я, пропустив мимо ушей судьбу Иоанна, которой в другое время непременно бы заинтересовался.– Он же здоров, румян, свеж...

– Иное яблочко тоже румяно да свежо, а надрежешь – червоточинка. Я хошь самого червяка и выгнала, ан дырочке, коя осталась, чтоб зарасти, не одно лето надобно. Потому и сказываю: не удумай! – грозно повторила она.

После таких слов оставалось только одно – сложа руки наблюдать за неизбежным финалом и молить судьбу об отсрочке. Если только удастся дотянуть с тайной до осени, тогда все переменится.

Но дотянуть не вышло – Квентин постарался на славу.

Впрочем, и я тоже хорош...

Глава 19 Когда умирают цари

Началось все сразу после того, как царевич проболтался шотландцу о том, какие красивые стихи я знаю. Снова моя вина – надо было вовремя предупредить Федора, чтоб не вздумал ничего рассказывать Квентину, а я не догадался. Вот тогда-то Квентин не на шутку разобиделся на меня.

Дело осложнялось еще и тем, что буквально за три-четыре дня до этого Дуглас попросил взять у него написанное на английском и перевести на русский, но так, чтобы его строки не утратили своего красивого звучания. Я сослался на то, что поэзию люблю и уважаю, но сам ею никогда не занимался, потому боюсь загубить.

Еще чего – собственными руками подсобить парню извлечь из той ямы, которую он усиленно копает для самого себя, лишних несколько лопат! Дудки!

Донельзя огорченный Квентин уныло покинул мою светелку, а стихи – то ли будучи в чрезмерном расстройстве, то ли от простой рассеянности – так и оставил у меня на столе. Признаться, я и сам не обратил на них особого внимания, и спустя несколько минут – дело было перед сном – завалился спать.

Наутро я их заметил, но отдать забыл. Вечером повторилась та же история – на сей раз я вспомнил про них, когда потянулся, чтобы потушить свечу, и было лень вылезать из постели, тем более Квентин жил в комнате не по соседству, а... Словом, надо было одеваться или хотя бы что-то на себя накидывать.

Теперь же, узнав от Федора о прочитанных мною стихах, он решил, что я его надул и сознательно отказался от перевода, после чего сделал все, чтобы оставить его гениальные вирши в своей комнате, тайно зарифмовать их, а потом огласить царевичу и ни словом не упомянуть о его, Квентина, авторстве.

Крику было – до небес. Пару раз даже приходилось выгонять не в меру любопытную Юльку, которая норовила заглянуть ко мне в комнату, чтобы узнать, чего у нас творится.

Главное, никакие разумные возражения не помогали. Он не желал слушать ни моих доводов, отметая их с ходу, ни... Нет, не так. Правильнее сказать, он вообще ничего не слышал. Кульминацией стал его переезд на новое местожительство, к старому географу-французу.

И даже когда мы встречались у царевича – у меня было начало урока, а у него окончание,– Квентин проходил мимо молча, старательно игнорируя меня по полной программе, так что о наступившей развязке я узнал только от царевича.

Как-то ближе к концу урока, пока я повествовал о Гераклите, Федор отошел от стола, оказавшись вплотную у стены с решеткой, молча указал мне наверх, а потом, прижав палец к губам, на дверь.

Я понимающе кивнул и, не прерывая рассказа, заметил как бы между прочим:

– А дабы нам с тобой воочию убедиться в истинности слов сего эллинского философа о том, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку, я предлагаю тебе выйти сейчас за дверь, и тогда ты сможешь понять: ничто дважды одинаковым не бывает. И пусть второй раз мы выглянем почти сразу, пространство за дверью будет совсем иное.

Оказавшись в пустом коридорчике – классных комнат у царевича было аж три, но лестница к ним вела одна, а охрана выставлялась внизу у ступеней,– Федор заговорщицки прошептал:

– Новость поведать хочу тайную. Квентин-то наш эвон чего учудил – прямиком к батюшке подался. Дескать, выдай за меня свою прынцессу.– Он весело хихикнул.– Удумал же, прынцесса.

Я обомлел. Вот это огорошил так огорошил. Кажется, к Дугласу скоро заявится северный пушной зверь, от которого спастись навряд ли получится.